Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

— Ты не видел, что творилось в Приднестровье с Нагорным Карабахом, — не согласился Леша. — Про Таджикистан с другими косоглазыми азиатами молчу. Русских с детишками прямо в машинах обливали бензином и поджигали. А здесь даже над безродными таблички ставят.

— Над сровненными со степью траншеями? — зло сверкнул глазами парень. — Над голыми? Без гробов, без отпевания, в конце концов, по христианскому обычаю? Не война — мир вокруг, демократия.

— Их заворачивают в простыни.

— В дырявые, по швам от старости расползаются. А новые по домам растаскивают.

— Не поеду, — глухо сказал я. — Не могу.

— Иди в отделение, — помолчав, кивнул головой молдаванин. — Я скажу, что сами управимся.

Леша ухмыльнулся, но промолчал. Поднявшись с бордюра, я перешел на другую сторону, к скрытой деревьями стене родного барака. Пока машина не уехала, вовнутрь лучше не заходить. Заведующий может погнать вновь. Вскоре появился и он, сунул шоферу бумажку. Наверное, путевой лист с отметкой о грузе. Грузовик фыркнул, выскочив на дорогу, поддал газу. Кладбище находилось километрах в десяти от Ковалевки, в обдутой всеми ветрами степи. Проводив ее отрешенным взглядом, я постоял еще немного. Представил, как перед сидящими на корточках возле бортов ребятами вздрагивают на ухабах голые трупы, едва прикрытые окровавленными простынями. Дорога длинная, места пустынные. Никто не остановит. А и поинтересуется какой автоинспектор — заглянув в кузов, даст отмашку. Это при царе каждого умершего отпевали попы, над могилами кресты устанавливали, за кладбищами ухаживали как за собственным домом. Вперед, Россия, за семьдесят лет Советской власти тебе не привыкать к подобным зрелищам. На погостах, на костях своих славных предков, ты давно возвела бесформенные дворцы съездов с театрами музкомедий. И сейчас не перестаешь перемалывать дуроломами — жерновами бессловесных рабов, до сих пор не желающих оглянуться назад, чтобы ужаснуться и — нет, не признать — хотя бы покаяться за допущенные ошибки. Так тебе и надо, Великая Овчарня.

Господи, прости мою душу грешную. Не прав я, не прав. Люблю свою землю, свой народ. И не–на–ви–жу…

Перекрестившись, я подался в барак. Заведующий отделением встретил холодным взглядом. Ничего не сказав, скрылся в кабинете. Степура с мрачным видом бродил по коридору. Видно было, что он еще не отошел от галоперидола. Движенья рук и ног плохо поддавались контролю, голова постоянно дергалась. В столовой видимый порядок. В мойке «чеченец» на электроплитке варил чифир. С вязок его сняли и он сразу бросился готовить доставляющее какой — никакой кайф зелье. Я долго тер ладони над рукомойником, не отвечая на вопросы рабочих. Кажется, они уважали меня, прислушивались, потому что ко всем стремился относиться одинаково. Даже к бомжам, к придуркам. Каждый их них играл определенную роль в обществе. Калека вызывал сочувствие, алкаш заставлял задуматься, бомж мозолил глаза беззащитностью, пробуждая сожаление. Но все они, по отдельности, приносили немало неприятностей. До Ковалевки я неожиданно едва не столкнулся лицом к лицу с ограбившим меня бывшим другом. Прошло почти два года. Все это время я не переставал мучиться вопросом, почему он, с которым дружили в течении двадцати пяти лет, вместе с приемным сыном решился на подлый поступок. Делили все, не скрывая друг от друга даже семейных тайн. Был уверен, что он казнит себя тоже. И вдруг увидел самодовольную морду со снисходительной улыбкой на губах. И я, на стороне которого была правда, отвернул в сторону, постарался затеряться в толпе. Стало стыдно посмотреть ему в глаза. Дурак. Хам ободрал как липку, пожировал на доставшихся великим трудом моих денежках и бровью не повел. Вологодский кривоногий мужичок из серии: «Куды п–р–р-р–я–а». Я же, высокий, представительный, во много раз способнее, не нашел сил даже для того, чтобы смерить его презрительным взглядом. В милиции он, ограбивший меня бандит с большой дороги, упорно доказывал, что я вор, спекулирую на базаре ценностями. Я же, скупавший ваучеры, доллары, золото дороже, чем давали за них в государственных сберкассах, скупках, обменных пунктах с открытым всем клиентам лицом, ни на копейку не обманувший их, не то, что ограбивший — хочешь продавай, хочешь нет, — твое дело, по честному — под несправедливыми обвинениями прятал голову в плечи. До какого маразма дошли! Древнейшую профессию продать повыгоднее купленный товар, из–за чего караваны верблюдов гнали по бескрайним, безводным пустыням, тонули в морях на допотопных суденышках, обозвать революционным хамским словом «спекуляция». И все же и такие люди необходимы человеческому обществу, потому что мир состоит из противоречий. Не будет их, не будет жизни. Думай, для этого Бог одарил тебя, человек, Разумом.