Взгляните, там какая–то колонна! — сказал он.
Лейтенант оглянулся, и увидел что в километре–другом от упавшего вертолета и правда тянется цепочка людей. Быстро схватив Лоринкова и автомат, он увлек их в ближайшую канаву.
Когда процессия поравнялось с мужчинами в засаде, те увидели, что возглавлял шествие здоровенный, откормленный чин полиции Молдавии. Восседавший на коне, он тащил за собой связанных женщин с распущенными волосами, в одним ночных рубахах. За женщинами, тоже связанные, волочились с десяток мужчин и стариков, и уже за ними — дети. Детей не связали, предоставляя им возможность идти куда глаза глядят, но неразумные мальцы, плача, бежали за родителями. Их отгоняли плетьми солдаты, замыкавшие шествие. Всего солдат и полицейских Петреску насчитал пятнадцать человек на восемнадцать пленников. И это без детей.
Петреску понял, что это обычная карательная операция против тех, кто уклонялся от уплаты нового налога. Евроналог. Сумму в размере 100 евро обязан был выплачивать каждый двор Молдавии за своего гастарбайтера в Европе. Если у семьи никого не было в Европе, значит, ей следовало туда кого–нибудь отправить за свой счет. В любом случае, налог не отменялся. Тех, кто уклонялся от уплаты евроналога, обвиняли в саботаже евроинтеграции. Ведь евроналог собирался для полной и окончательной европейской интеграции Молдавии, а вовсе не для особняков семьи президента, как утверждали сектанты-»исходники».
По изможденным лицам пленников, сбивших ноги в кровь, Петреску понял, что идут они давно, и порядком устали. Лейтенант глянул на Лоринкова убедиться, что тот не выдаст их неосторожным движением и очень удивился. На лице Лоринкова застыла сострадательная гримаса. Такое проявление чувств было ему вовсе не свойственно… Петреску затаил дыхание.
Всадник, остановив процессию, слез с коня, и стал внимательно обследовать горящие останки.
Форма НАТО, — сказал он, глядя на трупы, и нахмурился.
Мятежный район, — сказал он ожесточенно.
Но упали из–за неполадок с двигателем, — заключил он.
Петреску про себя кивнул. Максимум, который позволяли себе молдавские мятежники — уходить от властей в места побезлюднее. Вооружение, которым они располагали: стрелы, копья, луки и камни, максимум — охотничьи ружья. Так что сбить вертолет НАТО в Молдавии не мог никто, кроме сотрудника полиции Молдавии или ее военного, — у них вооружение, пусть и старое, было, — но это невозможно по определению. Предводитель карательного отряда оглянулся и пнул ногой обломок. Вынул из кармана трупа пачку жевательной резинки и бросил одну себе в рот. Пожевал, склонив голову. Восторженно поцокал.
Европа, — сказал он, — не то что вы, говно молдавское, только и знаете, что свою кукурузу жевать…
Батюшка, так ведь и кукурузы давно не ели, — сказал старик.
Сами виноваты, работать не умеете, молдаване сраные, быдло тупое — сказал молдаванин–полицейский.
Европа работать умеет, — сказал он, — вот бы и вы учились.
Так мы и это, учимся, — неубедительно сказал кто–то из мужчин.
В бегах, по норам? — спросил полицейский. — Вместо того, чтобы приносить пользу стране и обществу, вносить свой вклад в евроинтеграцию, спрятались, уроды, ни налогов с них, ни…
Батюшка, — сказала одна из пленниц, — детишек пожалей, почитай второй день на земле спать, ноябрь все же…
Молчи, сука, — сказал полицейский.
Твои дети должны стыдиться тебя, — сказала он.
Ты, тварь, вместо того, чтобы быть как все молдавские женщины, нормальной гастарбайтершой, с ними тут палец сосешь, — сказал он.
Ехала бы в Италию, как все приличные женщины проституткой работать, слала бы детям денег, на евроналог бы хватило, — назидательно сказал полицейский.
Как все нормальные люди и делают, — сказал он.
Вот моя жена — порядочная женщина, в Амстердаме с публичном доме для садо–мазохистов работает, — похвастался он.
Валюту зарабатывает для семьи, и для Молдавии, набирается европейского мышления, — сказал полицейский.
А ты?! — укоризненно спросил он, и легонько хлестнул пленницу плеткой.
Ребенка несчастной, — который было завыл, жалея мать, — полицейский тоже слегка хлестнул. Видно было: человек не зверь, а старается для порядка.
Почему не в Европе? — спросил полицейский женщину.
Почему не трудишься, как все порядочные люди? — воскликнул он.
Батюшка, да ведь как детей–то оставишь, сердце–то не железное, — сказала она, плача.
Читать дальше