Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

— Ленечка, давай поменяемся! — я старалась расслабить лицо перед камерами.

— Ни за что! Я никуда больше не сдвинусь, — Ленька от злости кусал губы.

Со сцены произносили слова благодарности. Сначала гостям: мэру города, который не оставляет своим вниманием… — мэра осветили прожектора, он встал, Областной Думе в лице председателя комитета… — Леню осветили прожектора, он тоже встал…

— …И неустанно трудятся на благо общины раввин Ашкенази и жена его Ханна!!

На нас с раввином сошлись все прожектора и нацелились все телекамеры. Раздались громкие, сердечные аплодисменты. Раввин встал…

В антракте я встретила Ханну — молодую беременную израильтянку, с трудом говорящую по–русски.

— Простите, Ханна, я заняла ваше место.

— Нет–нет, у меня никогда нет места, — у Ханны милый акцент и специально пошитое платье. Она изящна даже с большим животом.

Ко мне подбегает Фаина, одетая в одни дырочки, и подмигивает:

— Привет, сестра! Ненасытный у тебя аппетит! Поделилась бы мужьями.

Ханна улыбается, как я на английском банкете:

— Задерживайтесь, пожалуйста, после концерта… — Ханна кивает Фаине. — И ваша сестра тоже. Будет кошерная пища. Будет приятный аппетит.

Фаинка резвится:

— А что, Игорька в трезвак забрали, нет? Не в трезвак? Как же ты, Ируськин, товарища в беде бросила?

Мне не до шуток:

— Я просто не знала, куда деваться. Чмутов без билета, бросать неудобно, но он же пьяный, господи, как он себя вел! А они его в шею, смотреть на это невозможно, тут еще девочки, Ленька подгоняет, и я никак не пойму, говорить или нет, что Чмутов с нами. Я не умею с пьяными.

— Да Архангельский все просек, он старый лис, а не жена его Ханна! Он о Леньке заботился, Ленька ж наверняка попечитель? — Фаина поправляет на мне ожерелье и веселится. — Тебе, Ириша, надо учиться с богемой–то общаться. Что значит, с пьяными не умею? Ты теперь подруга гения, так давай, вызволяй его из ментовки, — она смеется над моим испугом, — да все нормально, преспокойненько наш Мамин — Сибиряк ушел домой. Ты что думаешь, Архангельский его не знает? Здесь же Лиза работает, его любовница, Чмутов на Лизу надеялся, а та в отпуске.

С нами здоровается седой незнакомец с усталыми глазами, Фаинка тут же поддергивает юбку, выставляет из разреза ножку и жеманится:

— А если не в трезвак и не в ментовку, ты и не обязана помогать! Вот еще, всяким алкашам…

Я все же чувствую комплекс вины, и Зоя беспокоится, как там Игорь Натанович. Звоню перед сном Ларисе, Лариса невозмутима, у них, как всегда, все в порядке. Через пару дней выясняется: Игорь Натанович помнил действительность лишь до того мига, как сел в машину.

— Конфликт это всегда хорошо, — утешал меня после конфликта с Черновым командировочный из Казахстана.

Утешал — и заваривал зеленый чай. Этот человек принес свой воздух в институт математики на Ковалевской, будто все вокруг были таежные звери, а он — сокол. Он был сухим, прокопченным на солнце. Этот человек был иным. Он говорил очень простые вещи.

— Лучшие друзья те, что рядом, — реагировал он на мой рассказ о байдарках и Ганиных.

Очень хотелось ему верить.

— Но конфликт должен быть грамотным. Без нервов. Из конфликтов надо пользу извлекать.

Я извлекла пользу из похода в филармонию: Чмутов больше не пьет в нашем доме.

Чмутов садится за стол, отодвигает Ленины стихи — он не просит их почитать. Никогда не просит. Но однажды вдруг говорит:

— Дай–ка мне Ленины стихи.

— Зачем?

— Коляда сказал, что с Горинским встречается, я и подумал, зачем зря ходить? Пойду в «Урал», отнесу заодно.

— То есть… Ты что, знаешь, какие стихи Леня выбрал? Даже я не знаю!

Вечером Леня ворчал:

— Что это с Чмутовым? Я ждал Коляду, он не пришел, звоню, выясняется, Чмутов ему сказал, что встречаться не надо, мол, Горинский передаст стихи через него. Это что еще за новости?

— Не знаю. Инициативное мероприятие. Он думал, ты идешь в «Урал», чтобы стихи отдать.

— Да я ждал Коляду у себя в кабинете! Чтоб обсудить проблемы журнала. Ну, и стихи передать — заодно.

— Скажи, могла бы ты любить своего мужа, если б он не был поэтом?

— Наверное, да. Я полюбила Леню, когда нам было пятнадцать лет, мы учились в девятом классе. Рыжий Левушка из десятого записывал все его стихи в свою тетрадь, совсем недавно он нам ее подарил. И учительница литературы находила что–то в этих стихах, а я… я старалась их исправить.