Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

Но мои девочки видели. Торговлю соседи вели в розлив, иногда у них кончалась тара и покупатели набирали кислое сразу в шприц, потом под нашими окнами кололись, мочились, а когда шприцов на всех не хватало, кричали моим девочкам:

— Дай какой–нибудь бутылек! От киндера капсулу дай!

Было больше парней, но приходили и девушки, и парочки, и даже молодая женщина с большим животом, под ручку со спутником — беременная. Я грозилась соседям, что донесу, и не доносила, — я хотела, чтоб этим занялся Леня. Я устроила сцену при свекрови и свекре, и они испуганно шикали, решив, что я обрекаю их сына на борьбу с наркомафией: «Тчш–ш–ш-ш! Ты что, не знаешь, как это страшно?! Не видела в фильмах?!» Меня как–то пригласили в понятые: у соседей изымали товар, я радостно расписалась во всех бумагах, но ничего не изменилось, им принесли новый, а полгода спустя ко мне зашел милиционер. Попросил записывать номера машин и звонить, если приедет иномарка. Я удивилась: неужто он не знает, что у меня нет телефона, что на иномарке в нашем дворе ездит только кандидат в губернаторы, а из дома напротив регулярно приходит человек со спортивными сумками, просто пешком пересекает двор, — единственный человек приличного вида, систематически навещающий многодетных.

Проблема решилась по–страусиному: мы переехали. Мне сказали, что старшая мать той семьи умерла, детей взяли в интернат, наркоманы из двора исчезли. Я вернулась на работу, где изредка встречала студентов со странным взглядом, с переменчивым настроением. Гурам вернулся в Свердловск. Он выкарабкался, завязал, соскочил, получил в Тбилиси диплом инженера. Какое–то время он работал на Лениной фирме, пристраивал в магазины тушенку, косметику. Иногда заходил в гости. Он не сразу понял, что теперь я мало им интересуюсь, что он научил меня ездить по дороге с переставленными знаками. Я попала в аварию и отныне не могла себя заставить свернуть к обрыву.

Я все–таки сломала передний зуб. Сорок два года — это и есть бальзаковский возраст. Как выглядела мадам де Берни? Что умели в то время дантисты? Хорошо, что сейчас каникулы. Мне не придется крепить зуб на жвачку и в лекционной аудитории чувствовать дыханье двойного страха: потерять зуб и ошибиться в интеграле.

— Прикус неправильный, эмаль хрупкая… Кошмар, какой неудобный прикус! Зря я взялась за реставрацию, шире рот! Бог мой, еще и трещина на губе! — врач сердится, я чувствую себя двоечницей, но не могу отшутиться: они с медсестрой орудуют надо мной в четыре руки.

Только вчера парикмахер хвалила: «Какие волосы — послушные, объемные! У вас должен быть хороший характер.» Я гляжу в потолок и думаю, что важнее: волосы или зубы. У Галочки Ганиной чудные зубки, а волосы…

— Можете сплюнуть.

Вот черт! До каких пор я буду сравнивать себя с Галочкой Ганиной?! Уже пятнадцать лет я в Свердловске, и десять лет Ганины в Германии. Галочка щедро писала обо всем, а о том, что они не вернутся, написал мой шеф, навестивший их в неметчине. Письмо шефа я распечатала в трамвае, тут же вспомнила, как за поездом, увозящим Гошу с Милой в Николаев, бежал Слава: «Как же так?! Ну как же так?! Ну как же так…» Я потеряла счет остановкам, вышла, долго не понимала, где нахожусь, оказалось, проехала три лишних. Дожидаясь обратного трамвая, я глотала слезы, перебирая в мыслях все, что было отложено до встречи, что не вмещалось в письма: расспросить, рассказать, показать… Галка не видела даже Зою, а у меня скоро новый ребенок…

Вчера в Доме кино незнакомая женщина, явно подвыпившая, спросила меня:

— Вы ведь с Горинским женаты с восемнадцати лет? Ирина, можно узнать, как вы боролись с любовницами? Быть не может, чтоб Леонид…

Я тоже думаю: быть не может. Но Леня всегда убеждал: «Ты придумываешь, тебе это кажется…» У Славки Ганина был другой стиль. Он подкарауливал меня на лыжне:

— Как ты думаешь, Горинская, кто красивее: ты или Галочка?

Галка — первая красавица нашего курса, я — просто живенькая и бойкая, на лыжне красноносая, но я решила не сдаваться.

— Конечно, я. У меня же и ноги, и талия!

— А лицо у кого красивее?

— И лицо у меня.

Он заподозрил, что я блефую. Решил сравнить с эталоном:

— А ты или Елена Коренева? На лицо?

Наших юных мужей влекла с экрана юная Коренева. Я попыталась объехать Славу и обдернулась:

— Конечно же, я!

Он догадался:

— Ваньку валяешь? — и уронил меня в сугроб.

Не так давно, уже в Германии, он решил исповедаться жене во всех грехах, и среди ночи по телефону я услышала ожесточенный Галочкин голос: