Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

— Ой, — отмахнулась она, — мы с Витькой были после стройотряда и денег вообще не считали!

Сейчас этот Витька шел мне навстречу.

— Простите, вы не учились в МГУ?

Он остановился.

— А вы учились?

Я сконфузилась:

— Извините, мне показалось, вы учились со мной на мехмате… — У него была заурядная внешность. В мои намерения не входило знакомиться таким способом.

— Я не учился, а вы учились?.. На механике? У кого?

Я, покраснев, назвала фамилию шефа и в смущении побежала дальше. Обознаться, не признать чью–то уникальность всегда неловко — будто вывернула внимание наизнанку. Но странно… вопрос, у кого я училась… это мехматский вопрос!

— Ирина, ты ведь из Свердловска? — спросила Ольга на банкете. — Мой Витька там работал. Сразу после развода.

Странный человек. Жарил с любимой девушкой картошку, а денег не считал. Ввел меня в краску, а сам обманывал… Я неожиданно вру соседу по столу, москвичу, вечному юноше в белом костюме:

— Я пишу рассказы в журнал «Урал». Помнишь Игоря Инского?

— Он сейчас в Нью — Йорке.

— А я взяла псевдоним «Игоринская»… — я длю паузу, но он не спрашивает зачем. — Псевдоним для рассказов, я публикую их иногда…

— Хорошо, что иногда. Писать так и надо — как хобби, — он изящно выдыхает слово «хобби». — Тебя не удивляет, как Андрюшка Потапенко раскрутился?

— А он раскрутился?

Я смотрю на внушительную фигуру Потапенко в простых брюках, в клетчатой рубашке. Он тут же подходит:

— Хочу пригласить свою симпатию.

Что–то было у нас с Андрюшкой на первом курсе, симпатия и схожий темперамент: мы заигрывали друг с другом, не увлекаясь и не влюбляясь, не ставя друг друга в неловкие ситуации. Я кладу руки на округлые плечи, они все так же удобны, я вспоминаю хлопца из Донецка и бормочу, что Леня тоже располнел: дела, не до спорта. Андрюшка смотрит с непониманием:

— Надо бы мне встретиться с твоим Леней.

— Да он в Москве всегда занят… Его встречают прямо у трапа, — я спохватываюсь, что это звучит как бахвальство, — то есть… я имею в виду…

— Иринка, — он устало поднимает глаза, — я такой богатый человек…

В гостинице среди прочих визиток я обнаружу: «Потапенко, генеральный директор издательства…», а дома, в Свердловске, узнаю: его книгами завалены все прилавки страны.

Меня встречает странная новость: Майоров поссорился с Машей из–за Чмутова.

— Ирина, как она могла это слушать? Я же люблю ее, я потому и ее крестным отцом…

— Андрей, в чем дело? Что она слушала?

— Я даже выговорить не могу! — он подавлен, а я‑то знаю, что моя Маша строга, даже слишком.

— Да кто из нас не слушал Чмутова?.. А сам–то ты, в Каменске, с Аллой Поярковой?

— Даже не говори, даже не говори мне всего этого! Чин, поганец, сам рассказал. И другим ведь расскажет. Я хочу ему морду набить, а она не велит. Надо же, моя Машка…

Пытаюсь узнать у Лени, в чем дело. Он машет рукой:

— Машу не трогай — там одни нервы. А Майоров — дурак. Не знаю я, в чем там дело, и даже знать не хочу! Что–то насчет лошадей…

Я все же пытаюсь расшевелить свою дочку.

— Он что, матерился?

— Мама! Я не буду рассказывать. Это все Майоров раздул: почему я трубку не бросила. Ну, не догадалась я бросить трубку. Просто не догадалась. А Майоров… Мама, какой он мне друг? Ни разу на конюшню не съездил! Без тебя снова были соревнования…

Я понимаю, дело того не стоит, но для порядка выговариваю Чмутову. Он и слушать не хочет.

— Ладно тебе, матушка, ты что, не знаешь, со скольки лет они сейчас трахаются?.. Ну ты наивна, Иринушка, ну ты и наивна… Так она тебе и расскажет!

— Сначала мальчик думал, что все девушки чистые, потом окончательно понял , что они все нечистые? Игорь, давай ты не будешь просвещать мою Машу.

— Не буду, матушка, не буду. Очень мне надо драться с Майоровым. Тоже мне святоша, а у самого слюнки текут… Мне что, теперь в вашем доме не появляться? Ты и насчет английского передумала?

— Ну, почему… Ты завтра сможешь?.. Только про Машу глупостей не говори.

Мой роман приблизился к зениту. Таких сюжетов немало: лето, отпуск, уроки английского. В июне у меня еще были дела: принять сессию, собрать Зою в лагерь, да и Маша сдавала выпускные экзамены. Чмутов сначала приходил только к Леле, и я узнала, что у него есть приличный пиджак и галстук. Он был строг: «Начнем наш урок. Леля, возьми маленькую белую собаку. Повторяй за мной…» Деньги он брал торопливо, будто стыдясь, поспешно прятал — пока я не догадалась, чего он хочет, и стала расплачиваться незаметно. Уходя, уже стоя в дверях, он заводил разговор о своем творчестве, я просовывала бумажку в его ладонь, он небрежно кивал, сохраняя темп речи. Он расслаблялся, когда оценивал Лельку: «Что ты, Леля не может не нравиться, такая сладкая девочка, такая умница…» Глаза блестели, губы причмокивали, я удивлялась, что он так чадолюбив.