Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

— Анна Степановна кормит всех с одной ложки…

— Не выдумывайте, мамаша!

Стояла безжалостная свердловская осень. Маша заболела через три дня, я носила ее на руках в поликлинику, надышалась холодом, сыростью и простудилась сама.

— Так своя же ноша рук не тянет! — изумлялись в Москве мои соседки по палате: в первый же день свободы я угодила в больницу с пневмонией.

Я выполнила свой долг перед семьей: дала мужу защититься, сшила из ползунков четырнадцать штанишек с резинками, накрахмалила мешочек для белья. Мы поменяли квартиру, перевезли бабушку. Как я мечтала взять реванш за то время, что разглядывала в трамвайных окнах чужое веселье… Как хотела надышаться Москвой!.. Но оказалось, что атмосфера исчезла. Все разъехались. В общежитии остался только Гоша.

Он впервые зашел к нам вместе с Женей и трехколесным велосипедом. Пока я отвязывала с люстры Карлсона, Гоша разглядел наши книги и попросил что–нибудь почитать. Ленька занервничал, начал искать, что не жалко, вытащил «Три товарища», но Гоша вернул книгу через час.

— Я не хочу это читать, — сказал он, печально потупившись. Потом вздохнул, глянул на нас своими тепло–коричневыми глазищами, протянул Лене список: — Мои пластинки. Малер, Шенберг, Шостакович, я Шостаковича люблю. Приходите слушать… Дверь с бульдогом.

Пришлось снять с полки «Петербург» Андрея Белого. Гоша прочел его быстро, обменял на Пильняка, взял Ходасевича, попросил составить список для чтения.

— Зачем? — Леня предпочел бы, чтоб Гоша вообще не читал.

— Чтоб было о чем разговаривать.

Он не дождался, когда мы постучим в их дверь, он сам принес к нам проигрыватель и пластинки. Принес стихи — «рафинированным Горинским». Потом составил каталог наших книг. Потом собрал и напечатал Ленин сборник.

Мне сначала не нравился этот хлюпик. Худой, долговязый. Вырастает на пороге: «Я есть хочу… я читать хочу… я поговорить пришел… мне скучно…» Мы когда–то жили с его женой в одной комнате, я на первом курсе, она на втором — мне хотелось быть такой же язвительной, как Мила. Когда рядом с ней появился Гоша, никому не верилось, что он умен. «Я всегда мечтала иметь стройные ноги и длинную шею, — смеялась Мила. — Девочки, главное, чтобы ласковый был…» Все решили, что она влюбилась в недоумка. Когда Мила пеленала Женю, Гоша складывал многогранники. Потом они распределились в Николаев, в пединститут, где по Гоше сохли студентки, а он носил им в общежитие пластинки. Гоша рассортировал у тещи все пуговицы и побелил потолки. Через два года они поступили в аспирантуру.

— Мамик, а где б ты хотела жить, если б у тебя было много денег? — спросила недавно Лелька.

— Да, в общем, Лель, мы ведь живем, где хотим… — Но она не поверила, что я не мечтаю о море.

— Ну, а раньше — раньше где ты хотела жить?

— Вообще–то я хотела жить в Москве.

— Не на Кипре?! Не в Греции?! Разве Москва отличается от Свердловска?

Леня перевелся в МГУ на третьем курсе — домашний мальчик к молодой жене. На юрфаке было трудно самоутвердиться без джинсов, мы дружили с мехматскими девчонками и их мужьями. Все женились по первому влечению, все торопились получить комнату на двоих, но в двадцать лет невозможно замкнуться внутри семьи. Нужны поклонники, зрители, соучастники, нужна компания и общий шум. Легко, когда ревнуют к тебе. Пожмешь плечиками — просто выбирали в прокате лыжи.

Лыжи мне подарили на день рождения. Леня ставил крепления в день прогулки и прокрутил насквозь сначала лыжу, потом ботинок — всем пришлось снова отправиться к пункту проката. И спальников у нас вечно не было, и байдарка в Перми… Все знали, что в конце концов будет душевно . Когда проклеим байдарки, пройдем пороги или заберемся на перевал. Леня не принесет много хвороста, что–нибудь обязательно себе поранит, мы поругаемся, шваркнув днище о мель. Но когда разгорится спор у костра — азартный спор с переходом на личности — или Ленька со Славкой вдруг расшалятся — « Здравствуй, Бим!» — «Здравствуй, Бом!» — будет особенно хорошо, ибо не только же ради трудностей волокли мы против течения лодки и не только ради сумасшедшей этой красоты…

Гоша не был походным человеком, ему не нужен был костер, чтоб растревожить душу, чтобы заговорить о главном. Он протоптал к нам дорожку по коридору, через месяц вслед за ним пришла Мила. Гоша теперь почти не бывал в своей комнате. С ним что–то происходило. Только недавно в МГУ прошел фильм «В четверг и больше никогда». Гоша в те дни походил и на Олега Даля, и на косулю, которую в том фильме убил Олег Даль. Он все чаще становился печален, писал стихи и перелег от Милы на раскладушку. Однажды пришел, улыбаясь особенно мягко, бессмысленно. Нервная шея, оленьи глаза, анфас, перетекающий в профиль… Я была одна. Он возвестил с порога: