Марина Голубицкая: Рассказы

— У вас такая славная девочка! Наша узист любит сгущать краски.

— Черные пятна, я сама видела…

— Вы уверены, что их там быть не должно?

Я не могу поверить в свое счастье и собираю все подряд, хочу, как Люба, быть глупой и чтобы врач вразумляла.

— А на УЗИ зачем направляли?

— Это интерн постаралась, она еще учится. У вас очень хорошая девулька, только физиологически незрелая. Ну, желтушка затянулась, это бывает. Вас выпишут, как только желтушка пройдет.

Возвращаюсь вприпрыжку. В палате уже пляшет Гуля — перед телевизором:

— Моя любимая песня!

Она прыгает синхронно с нанайцами — я так не умею. Гуля показывает: скрестить ноги и в прыжке развернуться. Гуля поет, и нанайцы поют: «Фа–ина, Фа–ина…», мы прыгаем. Вся палата смотрит с изумлением.

— Который день после родов?

Ответить не успеваем. Приходит старшая медсестра, голос тоненький, губы в ниточку:

— Султангалеева, Горинская, скорей бы уж вас выписали. Горинская, ребенка не разворачивайте, коли заворачивать не умеете.

Я не боюсь старшей сестры — ее носатая дочь лежит вместе с нами. Анна Ивановна напекла ведро пирожков, а дочь ведет себя хуже всех: капризничает, хнычет, храпит… Мать белесая, сухопарая, а дочь черноволосая, жирная. И громогласная — до декрета девица торговала на рынке.

— Мать порядочная, а эта…

Многим не нравится, что «эта» родила от азербайджанца. Хотя они расписаны и азербайджанца мы каждый день видим под окнами. Мы смотрим его телевизор, едим его фрукты. Девушка Подшивалова по секрету мне рассказала, что у Анны Ивановны мужа нет, а свое сокровище она родила от командировочного армянина.

К Гуле приехали родители из Башкирии — только на выходные. Пробрались на черный ход. Муж и свекровь тоже с ними.

— Я всем сказала, что глаза голубые. Свекровь аж скорчилась: почему голубые?

— Ну зачем ты врешь? Какие они голубые?

— Не буду ей потакать! Она спрашивает, отчего ребенок преждевременный… Она хочет, чтоб мы к ней переехали. Он во всем ее слушает. Во всем! Я сказала: только попробуй! А он говорит: я нашел покупателя на диван.

Гуля поет. Ее голосок звучит, как детский металлофон. Мне хочется угадать слова.

— Как по–татарски «мама»?

— Ання.

— А грудь?

— Тюш. Это грудь вообще…

— А что Чингизханчик сейчас сосет?

— Кукряк.

Она теперь водится не только со мной — в новой палате полно ровесниц. Вспоминают наперебой, как выходили замуж. Я уже знаю: общая беда всех недавних невест — токсикоз. С удивлением слышу, что и Гулю тошнило в день свадьбы.

— Ты выходила беременной? При такой–то свекровке?

— Они нас сами положили. В первый же день.

— Кто они?

— Родители. И она.

Гуля объясняет: ее выдали замуж по знакомству. У них с мужем родители родом из одной деревни. Списались и договорились.

— Они знакомиться приехали. В наш поселок.

— Зачем тебя знакомить? Молодая, такая красивая…

— У нас в поселке одни пьяницы, татар мало. И работу после техникума не найдешь…

— Он тебе сразу понравился?

— Он–то? Ну, ничего, симпатичный. Если б я знала, какой бесхарактерный… А так понравился — стеснительный, скромный. Мы на речку с ним ходили, потом в кино, потом дома ужинали. Его спать положили в мою комнату… Она с утра простыню пришла смотреть — я со стыда сгорела, а вечером они уехали. Я, получается, в первую ночь забеременела. Свадьбу здесь сыграли… Я не хотела такую свадьбу: ни одной моей подружки не было…

Гуля снова завила челку и поет. На этот раз песня грустная.

— Что означает «Гуля»?.. Цветок? А я думала, что ты птичка. Или ручей.

— У нас все поют, все веселые. Соседи к нам часто за помощью приходят: мама фельдшер, а папа у меня мент, в ГАИ работает. Папа на аккордеоне играет. Мама сказала, если мне тут так плохо, она меня заберет. А ребенка мы воспитаем.

— У тебя, значит, папа есть, а Чингизханчику отец не нужен?

— Какой он отец? Диван продал! Такой хороший был диван… Пишет: я в нашей комнате красиво покрасил. В ее комнате! Я не буду там жить! Скорей бы выписаться…

«Садитесь сюда. О, Борис…Россия… Что я могу поделать?! Я полна ею!»

Свекровь, понятно, старая ведьма, но как же родители… Меня такие принимали в октябрята: они были в пятом классе, я в первом. Как они могли?!

Как–то раз пингвины в полном сборе…

— Какая классная песня! Старинная…

В старой палате я бы посмеялась — теперь с раздражением объясняю:

— Гуля! Эта песня у нас в лагере была модной. А старинное — это то, чему лет сто.