Виктор Шмаков - Евангелие от Антона

Церковники будут это оспаривать, утверждать, что религия делает людей лучше, она их исправляет. Что ж, давайте проверим. Для такого, очень нужного бы для общества эксперимента есть хорошая база. У нас тюрьмы переполнены, сажать некуда. Кстати, по TV не раз показывали, как у какого–нибудь приговорённого к пожизненному заключению побывал священник, и у него теперь крестик на шее, библия под подушкой и иконка на полочке. Уверовал он, в своих грехах покаялся. Вот ещё одно лицемерие церкви — присвоение себе права отпущения грехов. Осужденный на пожизненное заключение за убийство семьи из нескольких человек, у себя в камере ставит на полочку иконку и говорит приходящему в тюрьму духовнику: «У каждого человека должна оставаться надежда». Это он–то говорит, который убивал из–за денег свои жертвы на глазах друг у друга — детей на глазах у родителей, не оставляя никому никакой надежды (это реальная история — родители были привязаны к стульям, а два изверга у них на глазах убивали их детей, чтобы родители, спасая их, сказали, где деньги спрятаны, денег никаких не было, были убиты и дети, и родители, один из этих нелюдей не был найден, другой был осужден). И ведь он–то теперь Господу более всего и мил — согрешил, но и покаялся. Перед попом «покаялся» и им от лица Господа теперь прощён! А несколько месяцев назад, когда на суде он мог покаяться перед людьми, перед родственниками убитых, вёл себя нагло, улыбался, от признания своей вины отказывался. Религия искажает сущность морали. Можно при жизни делать что угодно, главное — успеть перед Богом покаяться. В «народной теологии» это сформулировано так — «не согрешишь — не покаешься; не покаешься — не спасёшься». Нет в религии обязательности искупления грехов ПЕРЕД ЛЮДЬМИ. Ни публичного покаяния не требуется, ни искупления грехов делами своими. Разве что делами угодными Богу, то бишь — Церкви. И покаянием — ей же. Создатели религий были, как бы сейчас сказали, отличными политтехнологами. «Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем» (От Матфея, XII, 31, 32).

Так вот, моё предложение следующее. Поскольку наши власти теперь сплошь верующие, пусть они этой вере найдут самое, что ни на есть, практическое применение. Примут закон, по которому любой преступник будет выпущен на волю, если поработавший с ним священник скажет, что да, он в бога уверовал, в грехах покаялся, у него теперь совесть чиста, он под Божье поручительство может быть выпущен на волю. И чтобы была чёткая статистика — сколько у нас находится в местах заключения, со сколькими священники поработали, сколько, по их мнению, можно выпустить и сколько выпустили. А потом, допустим, раз в полгода строгий статистический отчёт о судьбе всех выпущенных по Божьей амнистии. Вот тогда и посмотрим, как их вера исправляет.

Церковники назовут такое предложение некой полемической провокацией. Власти же, мол, всё равно не пойдут на такой эксперимент. Конечно, не пойдут. А вот почему бы им и не попробовать? Со свечками в церквях целыми семьями стоят, значит, веруют? Или у них, видимо, другие о религии понятия? Волков–то, мол, всё равно не исправишь, так хоть овцы послушны будут.

К слову об овцах и о пастырях… Лет 20 назад, в перестроечные времена, видел один фильм, сделанный кинематографистами какой–то из среднеазиатских республик. Это не художественный фильм, да и не фильм даже — сюжет минут на десять.

Степь. Пасётся стадо овец. Подъезжают несколько пастухов на лошадях, с собаками, начинают перегонять стадо. Впереди виднеется дощатый забор. Овцы начинают проявлять беспокойство. Это скотобойня. Овцы инстинктивно чувствуют для себя смертельную опасность, стадо готово в панике разбежаться по степи. И тут делается отработанный приём. Пастухи выпускают в стадо козла. Умного козла, знающего своё дело. Козёл забегает впереди стада, становится вожаком. И начинает бег. Стадное чувство сильнее страха, бараны и овцы устремляются за козлом. Тот убыстряет свой бег. Бараны бегут всё быстрее, из–под копыт летят комья земли (я вам скажу, съёмка была сделана более чем отлично — камера каким–то образом неслась низко над самой землёй, чуть не задевая ноги последних баранов). А вот уже и забор, в нём имеется длинный прогон. Стадо несётся по узкому прогону, с обеих сторон оно зажато теперь забором — повернуть некуда, а назад повернуть уже невозможно — это же СТАДО. Вот уже и виден конец прогона, заканчивающегося открытыми настежь воротами. Козёл несётся впереди — стадо со всей возможной скоростью несётся за ним по узкому проходу. Проход настолько узок, что стадо бежит уже в виде единой массы. За воротами загон скотобойни — там уже конец. Но вот видно — перед самыми воротами сбоку в заборе имеется небольшая калитка. Козёл резко поворачивает и убегает в неё. Калитка тут же закрывается стоящим за ней пастухом. А всё стадо прямым ходом забегает в загон. Ворота за ним закрываются…