Виржини Депант: Teen Spirit

Неподалеку кучка проституток устроила скандал. Одни вопили на каком-то гортанном языке, по-видимому восточном, другие — на языке волоф [23] Волоф — одна из народностей, населяющих Сенегал. . Вряд ли они друг друга понимали, но орали с остервенением. Странная картина: изящные, хорошо причесанные дамочки в мини-юбках надсаживали глотки, как дикарки. Рук не распускали, только кричали.

Возле них остановилась полицейская машина, из нее вышли трое в форме: двое белых мужчин и одна черная женщина. Женщина встряла в самую гущу и, расставив руки, заорала с сильным мартиникским акцентом, перекрикивая их всех:

— Знаете что? Хватит, вы людям мешаете! Прекратите цирк, слышите? Невозможно уже! Решаем просто: африканки идут к Порт-Майо, восток остается на Шамперре.

Девицы постояли, покачали головами. Потом разошлись, черные в одну сторону, белые в другую.

— И чтоб вас больше слышно не было! — крикнула им вслед полисменша.

Я расплатился и поднялся к Алисе.

«Я не дерьмо собачье».

Это записка, которую Нанси оставила у себя на кровати. Округлый ученический почерк, синие чернила.

Алиса вступила в довольно любопытную стадию зомбированности. Ходила за мной по пятам поникшая и загробным голосом рассказывала без конца одно и то же:

— Она пришла из школы и сказала, что получила четырнадцать по грамматике. Довольная, веселая. А потом позвонили из школы и попросили меня прийти завтра утром. Оказывается, она уже не первый месяц сама расписывается в дневнике. Пререкается на уроках, плохие оценки по всем предметам, а теперь и того чище… Принесла в школу марихуану продать ее другой девочке… Что делать? Что делать?

— Ты не представляешь, куда она могла пойти?

Алиса хлюпала и мотала головой. Она напомнила мне мою мать, я представил себе, как та сидела одна по ночам, когда я сбегал из дома. А я считал, что правда на моей стороне, обида заслоняла все, и мое бессердечие казалось мне справедливым.

Ситуация между тем складывалась тупиковая. Я присел на кровать Нанси. Неподключенный телефон «Микки», старая афиша «Спайс Гёлз», коробка с «Баффи», кассеты «Звездных войн», Мадонны, книги Сабрины, «Гарри Поттер», сказки, прозрачная сумочка с облачками, набитая косметикой, в рамке с дельфинами — фотография матери, а рядом моя, лошадь для Барби, перчатки, кроссовки «Найк», духи «Лолита», старый-престарый плюшевый слон, открытый «Блинк 182» на стопке дисков… Живущая здесь девочка была сейчас где-то на улице, одна.

Я гнал из головы все мысли о том, что может случиться с девчонкой ночью в Париже. И все же то и дело вспыхивали в голове картины: улыбчивые старички, эксцентричные соблазнители, банды юных кретинов, верзилы-вербовщики.

Обидно было, что она не позвонила мне. Что мы, оказывается, не так уж близки, и она не позвала меня, когда ее накрыло реально.

Почва ускользала у меня из-под ног. И постоянно вспоминалась мать. Дети для тебя — всё. Все силы — на них, все мысли — о них. А в результате сидишь тут совершенно беспомощный и ждешь. И ничего другого не остается, как только надеяться, что с ними ничего не случится.

— Вспоминаю, какой я была, когда мы познакомились… Я совсем иного ждала от жизни. Но праздник обломился, и очень быстро. Понятно, все поехало после рождения Нанси… Я постоянно делала что-то не то. Я, как мадам Бовари, всю жизнь разочаровывалась, ожидала чего-то несбыточного, воображала там всякое… И вот имею… Я зла ей никогда не желала. Делала так, как мне казалось лучше.

Алиса легла на диван. Я нашел у нее диск Марвина Гея «Whatʼs going on» и слушал больше его, нежели ее.

Не нравилось мне, что она так обнажается, что ее повело на откровенности. Возникало ощущение, будто я подслушиваю то, что мне не надо слышать, пользуюсь тем, что она не в себе, и выведываю секреты. И так уже эта история с утаенной беременностью шарахнула меня необратимо. Девчонка, говорившая мне «люблю» в июне, в июле скрыла от меня дочь. Ни разу не позвонила, ни разу сердце у нее не екнуло. Оправившись от депрессухи, эта дамочка легко захлопнет дверь перед носом такого ничтожества, как я. Еще и возненавидит меня за то, что слишком открылась.

Она печально улыбнулась, чем завершила в моей голове образ чахоточной больной, слабой, прозрачной, трогательно хрупкой.

— Если бы ты знал, сколько раз я хотела тебе позвонить… но тебя не было в справочниках, и вопрос решался сам собой. Я тебя любила… Когда Нанси была маленькой, я ей часто повторяла, что очень любила ее отца… А теперь она меня попрекает чуть ли не каждый день: я ей, видите ли, врала, я кретинка, что не разыскала тебя раньше… И наверное, она права. Но мне надо было выбирать между родительской поддержкой и твоей, я сделала, как мне казалось, разумный выбор.