Николай Дежнев - Пояс Койпера

— Ты знаешь, который час?

Мой зевок был сладок до ломоты в челюстях.

— Товарисч, вы ошиблись номером! Наберите сто, вам скажут…

Тут бы и бросить трубку, но я этого не сделал. Как-никак старый друг, а старость надо уважать, даже если мы одногодки. Фил на том конце невидимого провода дышал, как паровоз на подъеме в гору.

— Имей совесть, Дэн, уже четверть третьего!

Получалось, несмотря на духоту, часов восемь сна я оторвал. Оставалось догадываться, какая опухшая до одурения физиономия глянет на меня из зазеркалья, лучше уж не смотреть. А ведь ночью, когда разговаривал с Нюськой, выглядел вполне сносно. Если верить Феликсу, а он начальник, ему верить положено, рабочий день в стране был в самом разгаре и население безумного города во всю копытило землю. Сидело, нервно грызя ногти, в вонючих пробках, ловчило по конторам, стремясь открысить кусок пожирнее, носилось в административном угаре по коридорам, сжимая в потных кулачках никому не нужные бумажки. И так изо дня в день до той поры, пока на бегу его не хватит кондрашка по имени инсульт. Тогда, сидя в кресле на колесиках, оно начнет перебирать скрюченными пальцами прожитое и искать в нем смысл и, что удивительно, — находить. А как же иначе? Иначе пришлось бы признать, что жизнь пошла коту под хвост! А еще вспомнит о существовании Господа и будет истово молиться и просить Его о помощи, не понимая того, что делать этого Он не станет: бессмысленности и хаоса в мире и так в избытке. А может, станет, Ему решать! Тогда крысиные гонки возобновятся и вновь закрутится собачья свадьба, принимать участие в которой у меня не было ни малейшего желания.

— Скажи, Фил, ты что-нибудь знаешь про карнавал?

Если он что-то и знал, то не спешил со мной этим делиться. Занят был тем, что тяжело дышал.

— Ну… в Бразилии… загорелые тетки трясут сиськами и задницами… Я однажды видел.

— Не, я не о том! Ты сам когда-нибудь испытывал радость легкости бытия?

— Радость, говоришь? Да, пожалуй! От того, с каким энтузиазмом они это делают, поднимается не только настроение…

Я видел его лицо, как если бы Феликс сидел передо мной. Порядком оплывшее от кабинетной жизни и пьянок с нужными людьми. Вот он ухмыльнулся и, нацепив на аристократический нос очки, посмотрел на перекидной календарь. Там красным стояло: «Дума» с тремя восклицательными знаками. Разом погрустнел, нахмурился. Слово было подчеркнуто двойной чертой, поэтому он мне и звонил. Наша контора, которую Фил возглавлял, а в миру Центр инновационных политических инициатив, зарабатывала на жизнь консультированием. На следующей неделе подходил срок представления запрошенных парламентариями новых инициатив, а у нас еще конь не валялся. Не гнушались мы работать и с бизнесом, хотя из стратегических соображений держались обеими руками за государственные структуры. Оно и понятно, распиливать бюджет надежнее и где-то даже веселее.

Впрочем, эта сторона дела меня не касалась, главным в лавочке был Феликс, ему и приходилось общаться с заказчиками. Моя роль сводилась к работе по отдельным проектам, говоря нормальным языком, к выдаче на-гора конструктивных идей. На поляне политического консультирования мы кувыркались не одни, а в компании целого сонма слетевшихся на запах денег хищников, так что приходилось огрызаться. Проходимцы всех мастей называли себя президентами институтов и директорами фондов, но поворачиваться к ним спиной было небезопасно. Тем не менее нас, как я слышал, в толкотне у кормушки и схватке бульдогов под ковром откровенно побаивались и не в последнюю очередь из-за того, что в команде Фила первую скрипку играл я.

Кому-то такое заявление покажется хвастовством и фанаберией и уж как минимум нахальным, только факты — вещь упрямая, против них не попрешь. До моего появления в штате Центра ему приходилось драться за заказы зубами и не брезговать огромными откатами, я же сидел себе в третьесортной газетенке и пописывал левой ногой незамысловатые статейки. Феликсу помогал эпизодически, когда он об этом просил, за что платили хорошие деньги. Как говаривали в старом Союзе писателей: гонорар не гонорея, получи его скорее. На эти бабки мы с Нюськой фактически и жили.

Так, ни шатко ни валко, все и тянулось, пока Феликс не поставил вопрос ребром и не перетащил меня к себе на работу. Тут-то, как говорится, и началось! Не прошло и полгода, как мой друг стал вхож в самые высокие кабинеты, такие, что дух захватывает. У него, не у меня, мне эти игры с распальцовкой и раздуванием щек без надобности. Рейтинг нашей конторы возрос настолько, что в связи с большой нагрузкой от некоторых проектов приходилось даже отказываться. Завозились в своих песочницах и конкуренты, почувствовали, что запахло жареным, и на меня посыпался град предложений сменить вывеску, только мне это фиолетово. По природе своей я человек лояльный, друзей не предаю даже за очень большие деньги.