Николай Дежнев - Пояс Койпера

— Знаешь, чего бы мне хотелось? Чтобы на твоем месте был кто-то другой! — Еще раз легко коснулась моего лица и продолжала: — Ладно, проехали! Не парься, не беги впереди паровоза! Выведаю у Теренция, что смогу, приду к тебе под утро… — Соскользнула с подиума и улыбнулась так, как только может улыбаться женщина. Сморщила весело носик. — Тем более что все чувства сенаторам заменяет власть! Но информацию, дружок, придется отработать…

Я смотрел ей вслед и думал об изменчивости жизни, о том, как из глубины пропасти отчаяния тебя порой выносит на гребень волны. Тем более что уходила негодяйка пританцовывая, играя на каждом шагу гибким телом. Кто бы мог подумать, что, изучая когда-то римское право, я однажды столкнусь с римским лево! Сидел, глупо улыбаясь, и наблюдал, как в зал вползают серые сумерки. На Вечный город нисходила вечная в своем неизбежном возвращении ночь.

Слуга с масленой плошкой проводил меня в маленькою комнатку и жестом указал на топчан. Растянувшись на его ковре, я долго лежал с открытыми глазами, прислушивался к шепоту струй фонтана. Заменявшая дверь занавеска едва заметно колыхалась. Моей щеки касался нежный ветерок, манил ароматами цветов в страну грез. Пусть костлявая уже правит косу, думал я, что мне до нее, когда скоро наступит утро! Новый мир был чудесен, сквозь сладкую дрему я уже слышал ее легкие шаги, чувствовал ароматное дыхание…

— Иди ко мне, Синти, я так тебя ждал!

Протянул в предвкушении чуда руки, открыл глаза… Надо мной склонился седенький, похожий на портрет Мичурина старичок. С бородкой клинышком и в соломенной шляпе, он легко мог сойти за известного селекционера.

— Вам плохо?.. Это тепловой удар, я позову врача!

Вокруг уже начали собираться зеваки, только одеты они были не в туники, а в легкие тряпки, какие по жаре носят москвичи. Затесался в толпу и заинтересовавшийся происходящим страж порядка. Вдвоем с бойким старикашкой они привели меня в вертикальное положение и прислонили спиной к мраморной стене.

— Спасибо, врача не надо, все прошло! Устал, ночная смена у мартена, ответственность за качество плавки…

Врать не хотелось, но надо было что-то сказать, чтобы от меня отстали. И хотя прикидом я мало походил на сталевара, все охотно поверили и начали помаленьку расходиться. Только мичуринец присел рядом на лавку и снял свою шляпу.

— Отдохну немного… — От него исходил запах крепкого табака и чистой старости. — Иду мимо, гляжу: вы лежите. Думаю, непорядок!..

Чувствовалось, что в детстве дед был пионером и маршировал под красным знаменем с барабаном на шее. Он и еще что-то говорил, но голова моя шла кругом, а тут еще к платформе подлетел состав, и слова его утонули в шуме толпы. Но не на того напали, дождавшись момента относительной тишины, старикан спросил:

— Говорят, кто верит в случайности, не верит в Бога! Вы как считаете?

Я не считал никак. В этот самый момент, на мое счастье, двери вагонов с хлопком закрылись и начавший набирать скорость поезд избавил меня от необходимости отвечать. За те десять секунд, что понадобились ему, чтобы скрыться в жерле тоннеля, речь деда эволюционировала от проблем теологии до исторических судеб народа.

— Легкость, с которой русские люди отказались после переворота от религии, — убежденно вещал он, — сродни нынешнему упадку культуры. И то и другое обывателям без надобности, и если Господу они молятся по привычке, то не имеющие материального воплощения ценности им глубоко чужды…

Я поднялся с лавки. Блеяния о невзгодах России, вперемежку с криминальной хроникой, мне хватало и без него. Благодарствую, сыт по горло! Начал медленно пятиться.

— Неужели вам не интересно знать, куда мы идем? — искренне удивился старикан.

Я был груб, черств и неблагодарен, со мной такое случается:

— Нет! В любом случае мне не по дороге…

И, ретировавшись за ближайшую колонну, дал деру.

А как было бы благостно, рассуждал я, приближаясь к родному дому как славно сидеть со стариком на лавке и, в промежутках между визгом тормозов, печалиться соборно о судьбе Отечества! Я бы рассказал ему о затянувшемся конфликте интеллигенции с собственным народом, которому ее мудовые страдания даром не нужны. Дед бы утер набежавшую слезу. Сам бы поведал, что раньше жизнь была лучше, потому как пусть фальшивые, но у народа водились идеалы. Я, чтобы не бередить лишний раз чувства старика, согласился бы. Возможно даже, встреча с дедом изменила бы мою жизнь и я подался бы в какую нибудь партию, а то и в народный фронт, но не срослось!