— Не трогай его, — по-чешски скороговоркой пробормотал Капитан, потягивая из чашки.
— Извольте в Нюрнберге говорить по-немецки, — сказал мужчина, одетый в кожанку, и резко стукнул рюмкой по стойке.
— Буду говорить, как меня мать учила! — вспыхнул Пепек.
Мужчина в кожанке сощурил глаза и скрестил руки на груди.
— Восемнадцать лет я хожу в этот кабачок, и всегда тут говорили по-немецки. В свое время здесь зародилась лучшая эпоха немецкой истории. Жаль тех времен, понимаешь ты, bohmischer Schuft! [93] чешский негодяй (нем.) .
— Lass das [94] Оставь его (нем.) .
, — Хаусэггер протянул руку, стараясь успокоить давнего клиента, а другой погладил свой здоровенный затылок. — За чай — три шестьдесят, — сказал Хаусэггер чехам и подтянул штаны.
Дремоту с Ярды как рукой сняло. Игроки в углу оставили карты.
— Мы не можем ввязаться в драку по многим причинам, — приглушенно сказал Капитан и тронул Пепека за плечо.
— Разговаривайте по-немецки или убирайтесь отсюда! — закричал мужчина в кожанке и порывисто сдвинул свою охотничью шляпу со лба на затылок.
— Тебе вожжа под хвост попала? — спросил один из игроков, седой, подстриженный под ежик человек. — Чего ты к ним привязался? Может быть, хочешь, чтобы они тебе «Хорст Вессель» [95] «Хорст Вессель» — фашистская песня.
спели?
— Лучшая эпоха немецкой истории. Х-хе! — иронически усмехнулся его сосед, маленького роста человечек с лицом, усеянным рябинками от оспы. — Эта эпоха действительно началась в Нюрнберге, но здесь же, к счастью, она и кончилась. — Он закатил желтоватые глаза, жестом изобразил петлю на шее, подтянул воображаемую веревку, высунул язык и поник головой.
— Большевик! — Слюна так и брызнула изо рта мужчины в кожанке.
Рябой человечек вскочил, но сосед с ежиком удержал его.
— Господа, бросьте все это к чертовой матери! — Хаусэггер ерошил пальцем свои усики. — Платите три шестьдесят и сматывайтесь, ребята.
Трактирщик вышел из-за стойки и нетерпеливо протянул ладонь.
Они расплатились. Заступившийся за них мужчина, припадая на одну ногу, сделал в их сторону три неуверенных шажка и прислонился широкой спиной к стене. Некоторое время он испытующе глядел на трех беженцев. Лицо его было напряженным.
— Этого вы искали? — спросил он, покусывая сигарету. Взгляд у него был по-мужски прямой, но усталый, вблизи была заметна пыль, засевшая в глубоких складках вокруг строгого рта.
Он отдувался, желваки перекатывались под кожей лица.
— Вам хорошей взбучки не хватает.
Они не понимали, куда он метит.
Мусорщик затоптал окурок грубым ботинком. Черным ногтем соскреб с брюк засохшую грязь.
— Что вы можете возразить, если я скажу, что знаю многих немцев, причем они вовсе не судетцы, которые хоть сейчас переселились бы из Нюрнберга в Чехословакию, если б это было возможно.
— Это зависит от политических убеждений. Нам милее свобода, — подумав, сказал Капитан хриплым голосом.
Мусорщик резко оттолкнулся от стены, прошел к своему столу, накинул на шею шарф и начал надевать запыленное, заплатанное пальто и поверх него кожаный фартук.
— Говорил я, чтобы мы не ходили в этот бордель, — бросил он своим друзьям. Мусорщик провел пятерней по своему ежику и снова метнул возбужденный взгляд на чехов. — Такой уж я старый болван, — ворчал он себе под нос. — Всегда во все впутываюсь, а потом мне это боком выходит! — Он нахлобучил круглую кожаную шапку без козырька и уже больше не обращал внимания на чехов, выходивших из заведения.
В дверях Капитан и его товарищи нос к носу столкнулись с поздним посетителем — запыхавшимся человечком в шубе, с круглой головой и седой шевелюрой. Его покрасневшие на морозе щеки были пронизаны сетью фиолетовых жилок.
— Герр Кроне! — просиял Капитан. — Поистине, на ловца и зверь бежит! На минутку! — Капитан за рукав оттащил его к столику у самой двери. — Десять вентилей двухдюймовых, несколько фитингов, трехфазовый кабель высшего сорта! И еще этак метров двести провода. Сколько? — скороговоркой, но приглушенно высказал Капитан.
Кроне вытащил из жилетки свою серебряную луковицу-часы, но не посмотрел, сколько времени.
— Мой бог, что значит — сколько? Дайте хотя бы взглянуть.
— Кабель новый. Сами убедитесь в этом. В одиннадцать «У Максима», идет?
Мужчина в расстегнутой кожанке потянул трактирщика за рукав.
— Слышишь, как шпарят по-немецки? — И он прищурил глаза с победной улыбкой. — Да только с еврейчиком. — Он снова нахмурился. — Надо было истребить и тех и других. Эх, назначили бы меня на месячишко министром! Donnerwetter!.. [96] Гром и молния (нем.) .
— Он влил себе в глотку остаток спиртного из рюмки.
Читать дальше