Зденек Плугарж - Если покинешь меня

«Рубашки…» — вяло думал Вацлав сквозь дремоту, разморенный душной, сонной атмосферой барака. Две из трех его сорочек просто-напросто потерялись во время стирки в регенсбургской тюрьме. «Во что ты оденешься, пока будет сохнуть эта, последняя? — говорил сам с собой Вацлав. — Ты взял в рюкзак только самые необходимые вещи на дорогу, чтобы не обращать на себя внимание. Все, что понадобится потом, ты намерен был купить за границей. А теперь вот близится зима, и у тебя нет ничего теплого. Каким же ты был беспечным сумасбродом, не взяв из дому хотя бы полупальто!»

— Нет ли у кого почтовой марки? — ворвался в его мысли резкий женский голос.

— Кому вы опять написали? — послышался вопрос профессора.

— Еще остался в Германии с десяток фирм, у которых Баронесса слезно не просила помощи, — ответил за нее Капитан. — Каждую подачку она ухлопывает на марки. Блажен, кто верует.

— Беспокойтесь лучше о себе, чтобы вас не накрыли при ваших барахольских операциях, — донеслось из затуманенной дали.

Нестройные мысли, прерываемые мгновениями легкой дремоты, снова роились в его голове. В беспокойном мозгу опять всплывали многозначительные фразы: «Люди потеряли здесь больше, чем фамилию…», «Не пять, а пятьдесят сыновей Сватоплука…»

Вацлаву представилась обстановка «У Максима», за мраморным столиком Капитан. Он — бывший офицер чехословацкой армии, военный летчик — теперь вор!..

И все же, засыпая, Вацлав с радостным чувством вспомнил чуть-чуть раскосые глаза, темные гладкие волосы, выбившиеся из-под берета, едва заметные веснушки на скулах, очертания упругой груди под плащом, легкую походку, взволновавшую его. Вдруг ему представились вздрагивающие губы Катки, ее закрытые глаза и нежное тепло мягких рук, обнявших его шею…

Рука Вацлава под плоским соломенным тюфяком вздрогнула, как от электрического тока, а бледное похудевшее лицо расплылось в счастливой улыбке. Он уснул.

В одиннадцатой комнате укладывались спать. Только лысый череп профессора все еще светился за столом на темном фоне нар, да Гонзик все смотрел в сторону верхних нар, в углу, у окна. Ирена, сидя на сеннике, подпиливала ногти. Младшая, Ганка, наклонив растрепанную белокурую голову над консервной банкой, вылавливала последние куски тушенки и ела без хлеба. Аппетитный запах свиного сала распространялся под потолком.

Капитан, починив свой ботинок, вытащил из портфеля ломоть хлеба, отрезал кусок и накрыл ломтиком сыра. Заметив склоненную над столом лысину, Капитан перестал жевать, отрезал еще один кусочек хлеба, новый ломтик сыра и молча положил на стол. В этот момент шелковый безголовый павлин неслышно уселся на нижних нарах Капитана. В сумраке комнаты Гонзик увидел пылающий, выжидательный взгляд Баронессы. Профессор же, едва приподняв голову от книги, сказал:

— Благодарю! Вы очень любезны, Капитан, но я есть не буду. Гамсун когда-то так впечатляюще описал голод, потому что сам голодал. И мне не вредно познакомиться с этой особенностью жизни в Валке. Когда я попаду в Совет, мой голос среди сытых зазвучит убедительнее, если я познаю голод.

Капитан задумчиво пожал плечами. Глаза Баронессы светились, как два уголька. Капитан не мог не заметить этого алчного взгляда. Хмуро, молча, глядя куда-то в сторону, он протянул руку с бутербродом. Гонзик видел, как челюсти Баронессы, соблюдавшей приличия, быстро, без всякого чмоканья пережевывали кусок хлеба с сыром. Он не знал почему, но когда старая женщина кончила есть и не спеша легла навзничь, он вздрогнул, как от озноба.

Шлепая босыми ногами, Капитан подошел к выключателю. Он молча переждал, пока Ирена красила губы, и погасил свет. Гонзик, лежа одетым на сеннике, мог теперь без помех наблюдать за Иреной: полоса света, проникавшая через окно от уличного фонаря, освещала ее, и юноша мог любоваться нежным профилем, подбородком и выразительной линией ее губ. Ирена на ощупь поправляла прическу. Колеблющаяся тень от ее груди то нелепо увеличивалась на стене, то вновь сокращалась. У Гонзика пересохло в горле. Как похорошела Ирена в этом бледном потоке света! Парень почувствовал, как холодок пробежал по горячим ладоням, дыхание его стало частым, он старался не моргать из-за безотчетной боязни спугнуть это видение. Временами он чувствовал укусы то в бедро, то в живот и неистово тер эти места через одежду, думая, что так можно убить насекомое.

Вскоре две тени спустились с нар. Две пары туфелек простучали по направлению к двери, а потом дробью отозвались в коридоре. Гонзик, как ласка, соскользнул на пол, наспех обулся и на цыпочках выбрался наружу. Неотступно, как тень, он крался следом в ста шагах, дрожа от страха, что они обернутся. Но девушки шли прямо к воротам. Ирена была на полголовы выше. Ее тонкая талия и широкие плечи и теперь волновали Гонзика.