Зденек Плугарж - Если покинешь меня

— Ты знаешь эти места, Ярда?

— Само собой. Вон там, за лесом, Геральтице.

— Далеко?

— Часа полтора пути. Может, даже меньше.

— Веди.

Ярда неохотно свернул на узкую стежку: это недоброе чувство — иметь за спиной Пепека. Пепека тоже охватил озноб, но он подумал: «Парень сам подставляет себя, сам будто торопится. Теперь уж либо я, либо он».

Инструкция была ясной: если этот парень попытается предать — не колебаться…

Узкая заросшая тропа, все время приходилось наклоняться. Капли с мокрых ветвей противно холодили затылок, стекали за шиворот.

Ярда обернулся. Пепек шел за ним с наклоненной головой. Знакомая дорожка: однажды он забрел сюда вместе с Анчей. Их тогда вспугнул грибник. Такой бесстыжий — корзинку поставил на траву, а сам стал подползать к ним на брюхе. Ярде пришлось, другого ничего не оставалось, бросить в него камнем.

Эх, чего бы он не дал, чтобы теперь идти здесь не с Пепеком, а с Анчей! Ярда не знал, как выпутается, но одно он уяснил себе: он будет теперь чертовски осторожен, чтобы в другой раз так глупо не испортить жизнь…

Мгновенно ослепивший удар пришелся ему прямо между лопатками. Ярда свалился лицом в мокрую хвою, не успев даже почувствовать страха. Только порыв страшной ненависти… Ошеломляющий холод мгновенно сковал ноги. Почему он ничего не видит? В глазах — черным-черно. Он еще почувствовал терпкий вкус хвои на зубах, какое-то гудение поднялось в груди, душит его, отдается высоким звуком в ушах. Это не его тело, это глыба льда — еще минута, и конец. Анча, девочка…

Бесконечная колонна — по трое в ряд, — извиваясь змеей, ползет по городу. Полдень, палящий зной. Наверное, именно здесь и проходит экватор. Пышут жаром белые каменные дома, раскалены опущенные жалюзи на окнах французских магазинов, в просвете узкой вонючей улочки — стройный минарет, вонзившийся шпилем в высокое синее небо. Горячие белые скалы за городом обрамлены островками высохшей, порыжевшей зелени, от мягкого асфальта под ногами пышет душным, знойным жаром. Жарко пылающая печь — город Сиди-бель-Аббес.

В маленьком пятне тени, под оцепеневшей пальмой, рядком растянулись берберы, закутанные в грязные бурнусы. Головы — на тротуаре, тощие босые ноги — на мостовой. Туземец-мороженщик повернул голову к колонне легионеров, сверкнул молочно-белыми зубами, однако глаза его остались холодными, безразличными.

Отряд молодых солдат шагает молча. Мучительная жажда отвлекает от мысли, что там, где-то на юге, за выжженными солнцем горами, на тысячи километров тянутся знойные песчаные холмы, оазисы и белые кости подохших зверей; там дикие туареги, нападающие на верблюжьи караваны. Романтическая Черная Африка.

Чем объяснить, что обаяние романтических далей бледнеет, едва лишь мы к ним приблизимся? А ведь большинство из шагающих в строю молодых людей раньше отдало бы многое за то, чтобы увидеть Сахару. Теперь, изнывая под палящими лучами, обливаясь соленым потом, они бредут по самому ее краю: пальмы, раскаленный песок, фиолетовые мухи, тошнотворная вонь от гниющих отбросов в извилистых улочках туземного квартала. Густой мертвый воздух без единого дуновения ветерка — и раскаленный добела неподвижный шар солнца. Смертельная тоска об отдыхе в холодке и о глотке обыкновенной воды. Черт бы побрал эту проклятую Сахару с ее романтикой!

Колонна подошла к воротам казарм. Над воротами загадочное лаконическое обозначение: «ЦП-3». Восемь месяцев муштры. Первая увольнительная — через тринадцать недель. Такова перспектива.

Гонзик шагает в первых рядах. Французские команды и немецкий говор. Куда ни повернись — всюду немецкий говор. Куда он попал? Грубая, лающая речь, такая, какую он слышал от эсэсовцев дивизии «Мертвая голова». И вот опять головорезы из «Мертвой головы» смотрят на него, только теперь они носят другой головной убор — черные офицерские фуражки с красным верхом, а на рукавах — зеленые или золотые нашивки. И звание у них другое, не «шарфюрер», а «капрал-шеф», «сержант» или «майор». Ты можешь не рассказывать им своей биографии и молчать словно пень. Они все равно знают, с кем имеют дело, это видно по их бледно-голубым «германским глазам».

Фабрика наемных убийц пущена в ход. Конвейер с сырьем движется через канцелярии, склады обмундирования и, наконец, забрасывает легионеров в белую мастерскую — парикмахерскую, устланную кучками коричневой, черной и светлой кудели. Гонзик сидит здесь на стуле в ряду с остальными беднягами. С машинками в руках, одетые в белое, подходят к своим жертвам палачи-цирюльники. На их физиономиях победные ухмылки. Единственная забава в их нудном ремесле — за один час сделать изумленных новичков похожими на стриженых баранов!