Зденек Плугарж - Если покинешь меня

Они вышли. Их овеяло прохладной сыростью, запахом отработанного бензина и истлевших листьев. На улице было много людей в американской военной форме, чавкали шины черных лимузинов. На мокром асфальте отражалась огромная неоновая реклама кинотеатра: вслед за белыми огнями вспыхивали красные, зеленые, фиолетовые. Потом все гасло — и снова: белый, красный, зеленый, фиолетовый…

В вечернем небе вырисовывался контур наполовину разрушенного фасада здания. Окна в уцелевшей части стены — слепые, безжизненные. Высоченная одинокая труба вознеслась ввысь, как карающий перст. Две девицы прошли мимо молодых чехов, за ними потянулся пряный запах дешевой парфюмерии. Девочка с льняными волосами и вздернутым носиком вела слепого человека с лицом, покрытым страшными рубцами от ожогов. Слепцу было не более двадцати пяти лет.

— Эрна! — вдруг громко сказал Вацлав. Девочка недоуменно оглянулась, еще крепче ухватила за руку слепого и ускорила шаг.

— Иди, чего с ума сходишь? — Ярда втолкнул Вацлава в автомашину.

Они сели, утонув в мягком сиденье; в глазах Ярды, сидевшего справа, мигали отсветы рекламы — маленькие огоньки: белые, красные, зеленые, фиолетовые. Автомобиль мягко тронулся с места.

Лицо девочки, которая вела слепого, маячило перед прищуренными глазами Вацлава. Странное дело, случайные встречи здесь почему-то всегда напоминали о доме.

У его сестрички такие же льняные волосы, собранные сзади в узелок. Сейчас Эрна уже спит. Днем она — двенадцатилетняя девица, мальчишки на нее оглядываются украдкой, а ночью она еще спит с плюшевым мишкой в руках. В результате долголетней службы медвежонок лишился половины опилок, животик его опал и сплюснулся, а одна нога стала тоньше другой. Однако этот старый, облезлый мишка — часть ее существа. Эрночка! Сестричка! Теперь он уже не поможет ей решать задачки. Возможно, сегодня перед сном она снова горько плакала, уткнувшись в подушку. «Поплачь, девочка, поплачь! Твой «большой» брат неповинен в том, что у нас на родине студент с клеймом неугодного классового происхождения лишен возможности завершить высшее образование. Ничего, когда ты вырастешь, я уже вернусь с дипломом врача в кармане. Он будет значить немного больше, чем лоскут бумаги, который получают коллеги с безукоризненными анкетами. И от нас будет зависеть, признаем мы или не признаем дипломы отечественных профанированных высших школ. Да, от нас, которые имели отвагу начать борьбу и вступили на тернистую тропу эмиграции. За месяц отсидки в регенсбургской тюрьме вы мне заплатите с процентами, дорогие коллеги с красными книжечками в кармане! Нет, Эрна. Я не должен вспоминать о доме. Все это еще слишком свежо в памяти и жжет сердце».

Вацлав опустил стекло автомашины. Холодный воздух ударил в лицо. Юноша усилием воли заставил себя смотреть на мелькающую, как в калейдоскопе, панораму большого города: витрины магазинов залиты светом, за ними не обремененные покупателями продавцы; бесконечный поток автомобилей и красиво отделанных мотороллеров. На перекрестке перед ратушей — затор машин; вот возвышаются две готические башни какого-то костела с зияющей дырой от прямого попадания снаряда, а вот портал непонятного сооружения в античном стиле. Вацлав наклонился к добродушному шоферу, жующему резиновую жвачку.

— Что это за здание? — кивнул Вацлав в сторону ряда дорических колонн над монументальной лестницей.

Водитель, прищурившись, взглянул на пеструю путаницу неоновой рекламы, потом повернул к Вацлаву широкое сытое лицо.

— Бар «Онтарио», — не переставая жевать, произнес он.

Трехсотметровая дорожка в сторону от главного шоссе, полуразвалившийся, опутанный колючей проволокой забор, несколько низких каменных построек, а за ними — ровные ряды деревянных бараков. На эмалированной вывеске, прибитой к столбику возле ворот, надпись: Camp Valka [21] Лагерь Валка (англ.) . .

Страшное любопытство разбирало молодых людей, пока они ехали в нюрнбергском трамвае и потом в автобусе: как-то будет выглядеть последняя ступень лестницы, которую придется преодолеть на пути к свободе?

Две девушки вышли из ворот им навстречу. Ярда и Гонзик оглянулись: как приятно слушать родную чешскую речь после этой малопонятной тарабарщины! Вацлав был очень взволнован: ведь здесь, на этом клочке земли, временно живет лучшая часть чешского народа, избавленная от плевел, от всякой сволочи и жалких трусов, неспособных сопротивляться коммунистам. Настоящие борцы формируются и закаляются здесь, а всякая мразь и рабские души остались там, в закабаленной стране за пограничными хребтами.