Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Право относится к гуманитарной области знания, — примирительно отозвалась Корсунская.

— Тот, кто его туда приписал, не имел о юриспруденции ни малейшего понятия, — не пропустил своей очереди съязвить Саранцев. — Гуманитарная наука не может решать человеческие судьбы.

— Только гуманитарная и может — за пунктами и параграфами следует видеть живого человека в его реальных жизненных обстоятельствах.

— И как же быть с повязкой на глазах Фемиды? Предполагается, что для вынесения справедливого решения ей достаточно весов. А это — математически точная мера.

— Лично я не согласна с таким образом правосудия.

— Впервые вижу юриста, согласного с критикой его профессии.

— Не заметила никакой критики профессии. А по поводу Фемиды могу разъяснить: образ предполагает беспристрастное решение. Суд взвешивает доводы сторон и выносит приговор, основанный исключительно на обстоятельствах дела, а не на привходящих факторах вроде взятки или давления сверху. Вот только словосочетание «слепое правосудие» звучит отталкивающе и создаёт образ именно беззакония.

— Вы вроде с Евгения Онегина начинали, — припомнил спорщикам Конопляник, — а забрели в какие-то тёмные дебри.

— Это они из-за меня, — разъяснила Елена Николаевна. — Влезла со своим замечанием и сбила их с пути. Мне всё же интересно: вы и сейчас стоите на прежних позициях?

— Само собой, — недоумённо пожал плечами Игорь Петрович. — Даже ещё более в своём мнении утвердился. Могу даже бездоказательно предположить, что Пушкин и сам получал подобные письмеца от восхищённых его творчеством барышень. И, видимо, не терялся.

— Ну конечно, сейчас донжуанские списки в дело пойдут! — коротко хохотнула Корсунская.

— Победами Пушкина на интимном фронте никогда особо не интересовался, — начал отбиваться Саранцев. — Но ты ведь и сама не станешь называть его тихим скромником.

— Не стану, и что с того?

— Ситуация проста до невероятности. Деревенская дворяночка навязывается столичному щёголю, а тот не пользуется ситуацией, как на его месте поступил бы мерзавец, а очень взвешенно и осторожно объясняет потенциальной жертве её ошибку. Критики любят сопоставлять письмо Татьяны с отповедью Онегина и обличают последнюю: мол, Евгений говорит преимущественно о себе, а Татьяна писала не о себе, а о нём. Вот только весь пафос речи негодяя строится на одной предпосылке: я вас недостоин.

— Но стоило Татьяне выйти замуж и стать столичной светской дамой, он сразу стал её достоин.

— Сердцу не прикажешь! Онегин ведь не из грязи в князи прыгнул, светских дам он на своём веку немало повидал.

— Порядочные люди не пытаются соблазнить замужних женщин.

— Не вижу связи. Она ведь не за его друга или брата замуж выскочила. Только я, собственно, о другом хотел спросить: почему тебе тогда резьбу сорвало?

— Какую резьбу? О чём ты вообще?

— О литературе так не спорят. С тобой ведь буквально истерика случилась. Уж столько лет прошло, какие теперь тайны?

— Нет, Игорь, подожди, — вмешалась Елена Николаевна, — так нельзя. Сколько бы лет ни прошло, человек сам решает, какие тайны ему хранить.

— Да какие тайны, Елена Николаевна? И вы туда же? Какая истерика? Не помню я никакой истерики. Может, разгорячилась больше обычного, и всё. И вообще, не помню я ничего особенного.

— Ладно, проехали, — примирила учеников педагог. — Миша, а ты чем занимаешься?

— Вы у Саранцева спросите, он от ФСБ всё лучше знает, — не унималась негодяйка.

— Проверка ФСБ дала положительный результат, — заверил собравшихся Игорь Петрович. — Мишка, можешь жить спокойно и заниматься дальше своим бизнесом.

— Спасибо, учту. А можно сейчас фоткнуться и повесить твою личность в офисе?

— Сколько угодно, пользуйся.

— Вы все разговариваете, как в доме повешенного, — вновь напомнила о себе Корсунская.

— А как разговаривают в доме повешенного?

— Не как, а о чём — о чём угодно, кроме верёвки.

— Ты имеешь к нам какие-то претензии? Хочешь изменить тему беседы?

— Хочу. Ты меня обвинил, непонятно в чём, теперь делаешь вид, будто ничего не случилось, а я так и сижу оплёванной.

— Мы решили не беспокоить тебя воспоминаниями, раз уж ты так болезненно отреагировала на несколько случайных слов.

— Ты опять? Я не реагировала болезненно на твои дурацкие и вовсе не случайные слова. Ты вылез со странными намёками на мою неадекватность, все теперь гадают о тайнах моей личной жизни, и ты ждёшь от меня тишины?