Грегуар Делакур: Четыре времени лета

Новых песен, во всяком случае. Прошлым летом один из его хитов назывался «Розы и крапива». Очень хорошо резюмирует мою жизнь это название.

Особенно крапива .

Моя мать умерла прошлой весной, в час, когда распускаются цветы. Она просто не проснулась – она, ненавидевшая готовить завтрак, избежала последней повинности. Тогда я по-настоящему осиротела; а моему сыну даже не было страшно за меня, даже не было холодно за меня; он уехал праздновать свои восемнадцать лет в Испанию с друзьями, свои девятнадцать этим летом в Азию с девушкой; и из сироты я стала одинокой женщиной. Одинокой, «Как день, / Как ночь, / Как день после ночи, / Как дождь, / Как пепел, / Как холод, / Как ничто», как пела об этом Барбара.

Я сохранила нашу квартиру на Парижской улице; выбросила все воспоминания, пляжные игрушки, рамки из ракушек, которые собирал Гектор. Квартира стала теперь свидетелем. Свидетелем пустоты моей жизни.

Но были и розы , ибо я встретила мужчину. Два года назад.

Мы встретились у церкви Святой Жанны д’Арк – когда я шла на крытый рынок на улице Жан-Монне, в приятном тепле летнего предполуденного часа, в запахе моря, в визге чаек – в котором нет абсолютно ничего романтического. Он вышел из церкви среди процессии людей в черном и темно-сером. Женщины были в соломенных шляпках, от солнца, редкие дети – в светлых панамках с рекламой анисовки. Слезы, печальные объятия. Наши взгляды встретились, когда он закуривал сигарету. Я не говорю ни о любви с первого взгляда, ни об обуявшей нас дикости, но о желании вполне цивилизованном. От его взгляда, его улыбки, от необычности ситуации у меня зашлось сердце, живот свело. Когда группа тронулась с места, я затесалась в процессию. Мужчина улыбнулся, приблизился ко мне. Мы почти соприкасались. Я уловила его запах темного табака и кофе. Мы молча дошли до Гранд-отеля, где был накрыт стол. Наши пальцы, коснувшись друг друга, обожглись. Он представил меня нескольким родственникам: я вдруг стала кузиной Мартиной из Сент-Омера. Ну же, тетя Андре, Мартина, ты помнишь, дочь Жака. И бедная Андре, у которой тряслась голова и текли слюни, нахмурила брови и вспомнила: ах да, Жак, Жак, но я забыла, что у него есть дочь. Наш первый неудержимый смех.

Позже, когда близкие вспоминали, подтверждая свои слова фотографиями, жизнь покойного (его любовь к охотничьим собакам, его страсть к вестернам), мы сбежали в гардероб отеля, где наши аппетиты, дикие, неукротимые, оказались сильнее нас. Это было мощно, прекрасно и бесстыдно. Слияние. И я во что-то поверила. Во встречу. В возможность.

Но угроза всегда ходит близко.

В нашем успокаивающемся дыхании он сказал, что любит меня. Что хочет снова увидеть. Он спросил, как меня зовут, люблю ли я классическую музыку. Блины. Вино. Фильмы Джудда Апатоу. И я ему поверила. Я клянусь вам, мсье Роз, в ту минуту, лежа на прохладной плитке, я подумала, что это тот самый. Тот самый мужчина. Тот самый день. Что это возможный старт, который приведет наконец к моей истории любви. Мы созвонились. Увиделись несколько дней спустя в его съемной квартире в Ардело. Тот же голод, то же нетерпение. Тот же накал. Мне снова было пятнадцать лет, губки сердечком, сердечко на ладони.

Угроза.

В дыму сигарет после всего – его слова. Как былые лезвия моих ножей для мяса. Он был женат. Но это ненадолго. Он просил меня подождать. Обещал, умолял. Уже. Больше я ничего не ждала от любви, мсье Роз. И вернулась крапива . Моя кожа снова стала болезненной, вспухшей от ломок, израненной печалями. Мое горе по мужчинам безутешно, вы же знаете. Я неизлечима. Больше я никогда не отдавалась оголодавшему. Больше никогда не выходила ночью, не терялась в тенях, в теплом дыхании лжи. Я закрыла мое тело, зашила лоно, заколотила сердце. И осталась в живых.

Мне никогда особо не везло с мужчинами.

В это утро над Ле-Туке навис дождь. На дамбе хнычут дети, матери одели их в плащи, в сапоги. Пляж пустой и серый.

В это утро, как и каждое июльское утро, вот уже десять лет, я иду навестить мсье Роза. Как и каждое июльское утро, вот уже десять лет, я приношу ему «Эжени Гинуассо» – сегодняшняя отливает лиловым, – и в это утро я читаю ему несколько страниц из «Детских шалостей» Ларбо, истории о Розе и Розхен, о Жюлии, о Жюстине – обо всех этих девочках, которыми мы были, мечтательных, влюбленных, что, вырастая, так часто непоправимо портятся.

В это утро к нам подошла женщина. С ней был очень красивый мужчина, индиец. Она спросила меня очень ласковым голосом, знаю ли я этого… мсье Роза . Я улыбнулась ей. Ответила, что да. Что нет. Что вообще-то. Но я. И тогда она села рядом со мной и рассказала мне историю Пьера и Розы.