Н. Денисов - Арктический экзамен

И Виктор машинально ринулся в этот клубок: не хватало мордобоя!

— Прекратите! Прекратите! — семенит в тренировочном костюме кругленький Глушаков. Но сбили с ног и Глушакова.

— Кока только не бить! Кока не бить! — громко провозглашает Вася, оттесняя Виктора в сторону горячим плечом. Но тем временем поднялся с земли библиотекарь и с ходу кинулся на Васю.

— Ах ты шестерка несчастная! — воссиял тот от предательского тычка в скулу и тотчас послал ответный, да явно не по назначению — Виктору Сапунову. И сам же в следующее мгновение получил ответную затрещину.

Опомнился Вася, усмирил пыл:

— Хорошо припечатал, Витя! Уважаю… Кока не бить! Кока не бить…

Но остывала уже, затихала, вспыхнувшая невесть отчего и как, нервная потасовка.

Вова Крант, сутулясь, шел к трапу. За ним, застегивая на ходу пуговицы рубашки, шагал, шумно дыша, Вася.

— Попробуй еще раз! Попробуй! — гудел он.

Сапунов с Мещеряковым смотрели им вслед, качали

головами. И только Глушаков все еще не мог прийти в себя:

— Да разве можно так, ребята! Разве можно…

Ночью ломало молнии и бушевал гром. То и дело Виктор вскакивал от грохота и фосфорического блеска в иллюминаторах, пока не догадался задернуть шторки. Сверкать переставало, но грохот продолжался, и ему казалось, что это раскалывается железная скорлупа каюты. Переборки, подволок, обитые пластиком, словно наэлектризовались, сухо потрескивали. В каюте было душно, тело покрывалось липкой испариной, к тому же поролоновый матрац и линолеум палубы превращали корабельное жилище в непроницаемую для воздуха коробку. «Проклятая химия!» — чертыхался он, мучаясь от духоты, отвинчивал иллюминатор. Громыхало с новой силой, наконец небо проломилось, хлынул густой ливень. Шел он долго, лишь к утру горизонт очистился и опять выкатилось жаркое солнышко. Посвежели, позеленели заречные луга, а в дали, посеребренной блестками влаги на траве, запестрели стада, и в бинокль можно было разглядеть полевой стан и неясные лица доярок, хлопочущих возле молочных фляг.

Умытой и обновленной ярко желтела палубными надстройками «Северянка», и на самих палубах у фальшбортов посверкивали во вмятинах синие дождевые лужицы.

Гладко побритый, надушенный одеколоном, в белой рубашке и в галстуке пришел на завтрак начальник станции Борисов. В первые дни появления на судне он принимал у себя в обширной каюте гостей с размахом — зачастило начальство речников, приезжал с завода главный строитель «Северянки», приходили еще какие-то нужные люди. Борисов угощал всех. Крант то и дело просил у кока закуску. Волей — неволей в неурочные часы приходилось Виктору жарить глазунью, но, загуляв до полночи, а то и до утра, компания обходилась мясными и рыбными консервами да охотничьим салатом, Виктор тоже был зван в эти застолья, но отказывался, ссылаясь на камбузные хлопоты.

Теперь Борисов, словно опомнился, устыдился недавней беспечности — час отплытия приближается, а ясности с дизельным топливом нет. Сколько ни бился, сколько ни посылал телеграммы на завод, получал один ответ: баржи с соляркой отправлены следом, но застряли из-за мелководья Тобола, на перекатах, надо искать выход на месте! А это означало — просить топливо на тобольской нефтебазе, где в эту пору тоже приключился дефицит. Глушаков уже побывал у начальства базы, но там руками замахали: «Нет нужной солярки, а какая в наличии, по лабораторному анализу не годится для плавстанции. Добро бы еще бочку — две отпустить, а то ведь — триста тонн!»

Борисов с сожалением подумывал, что «недопек», не догадался сразу пригласить нефтебазовское начальство в гости — на судне побывали уже персоны из разных ведомств города, больше с туристическими целями: что за диковина? больно много о ней написано в газетах?! Так что приглашение выглядело бы вполне пристойным.

— Поеду просить! А куда денешься! — нарушает всеобщее застольное молчание Борисов.

— Не дадут, Станислав Яковлевич, — откликается с другого конца стола Глушаков. — Поверьте, я на этом деле собаку съел.

— Ну так помоги, Валентин Григорьевич, раз такой опытный! Я, конечно, если загвоздка выйдет, буду звонить в Москву управляющему трестом. Но станцию-то вы строили. Тоже должна душа болеть. Раструбили на весь белый свет: единственная, неповторимая… достижение конструкторской мысли. А я мыслю так, что если не успеем прибыть вовремя в Обскую губу, там нас морской буксир ждать не будет. Так что зазимуем где-нибудь в Салехарде или Новом Порту…