Н. Денисов - Арктический экзамен

— Осторожно лавируя, можно двигаться!

Разве привыкать лавировать? Матросы и боцмана опять по своим местам кинулись. Иван за полушубком успел сходить. Подул северо — восточный. Как это: норд — ост! Не ровен час, за перемычкой и шторм прихватит! А он действительно уже надвигается — темно — зеленый, укладистый, злой. Внезапно — все в Арктике происходит внезапно — загустело небо, пропали куда-то каменные столбы высокого побережья, словно разбежались, чуя недоброе. Еще недавно Пятница разглядывал их в бинокль, восторгался дивом: так похожи эти столбы на человеческие изваяния — чудилось, будто стоят на высоком берегу тоскливые бабы, поджидают с моря ушедших на промысел мужчин…

Перемычка уже позади. И то же диво, что позади. Глянул Иван назад — оглушительное нагромождение торосов, словно прошлись засугробленным полем гигантские снегопахи, наделали дел, наворочали и скрылись за увалом. Он с удивлением покачал головой, все еще не отрывая взора, будто и вправду через минуту — другую, натужно рыча, покажется из-за тороса знакомый «С — 100», высунется из кабины соседский тракторист, сорвет с головы шапку: «Привет, Ваня — я, какая встреча!»

Но никого. Почудилось еще, будто белый медведь мелькнул тенью. А может, в самом деле, мишка!..

Первый вал ударил без прицела, неловко, жалеючи. Взбрыкнул, напружинясь, буксирный трос, и зелено — оранжевая радуга, вспыхнув в мельчайшей россыпи брызг, перекинула мостик к ледоколу. Она тут же исчезла за новой горой воды, которая накатилась уже уверенней, хлестанув наотмашь по борту, раздвоилась, осыпав ледяным душем надстройку до самой рубки. И пошло…

— Ложусь в дрейф на волну. Как у вас дела? — это капитан ледокола — буксировщика забеспокоился.

— Все в порядке, — ответил в микрофон Глебов. — На всякий случай подкрепили еще турбины. Если потребуется, возьмем дополнительный балласт.

— Действуйте, успехов вам.

Десять метров до трапа Пятница достиг не сразу. Пока зябкий, с ледяной начинкой душ зависал над смотровой площадкой рубки, он, широко расставив ноги, оберегался с подветренной стороны, вжимаясь в надстройку всем телом. Секло по лицу, и, словно дробью, хлестало по брезенту полушубка. Когда вся грузная масса судна набирала духу для нового размаха, чтоб повторить гигантскую амплитуду, он улучил момент, чтоб сделать перебежку и ухватиться за поручни. Расчет не удался, и Пятнице пришлось возвратиться на исходную позицию.

По тентовой палубе гуляли потоки воды, не успевая заполнять узкие шпигаты. Полотнище флага, которое час назад весело колыхалось на мачте, теперь намокло, пропиталось солью, выглядело далеко не геройски. Пятница подумал о том, что, наверное, надо бы спустить флаг — для сохранности, но не вспомнил, как правильно поступить. Раз не распорядился до сих пор капитан…

Стремился Иван на камбуз, где, наверное, Сапунов и не радуется тому, что утворили пару часов назад с заглушкой иллюминатора. Как он там? Удар волны в районе камбуза настолько силен, что немудрено…

Почему не спустился Иван из рубки на главную палубу внутренним трапом, через коридоры жилых кают, а ринулся к наружному, под острым углом уходящим вдоль двенадцатиметровой высоты надстройки, которую осыпало сейчас брызгами, потом он никак не объяснит себе: почему?

Станцию клало с борта на борт. Не отпускала еще и килевая качка, и судно в каком-то странном спиралеобразном движении уходило в каждый провал пенной пучины.

Перегнувшись пополам, циркульно выбросив ногу в очередном толчке, он поймался за оба поручня и, как с горки, тормозя каблуками о ступеньки, быстро заскользил вниз. Со стороны это выглядело странным, нелепым, если б кто-то наблюдал со стороны. Но мыслимо ли кому торчать на палубе сейчас? Здесь, в двух метрах от воды, волны захлестывали через фальшборт и стоило ловкости добраться до двери, ведущей внутрь судна. Шарахаясь от переборки к переборке, добрался Иван до камбуза. Бачок на плите, защелкнутый крышкой и стиснутый по бокам штормовыми поддержками, урчал, пуская фонтанчики пара. Эмалированное ведро догоняло по палубе банку сгущенного молока. Притиснутые в угол буфета, стаканы при каждом наклоне станции круглили свои тонкие рты.

— Ты где? — Иван заглянул через амбразуру в кают — компанию, в кладовую — никого. — Эге — ге, Витя!

Сбегал в каюту Сапунова. И там его — нет. И тут приметил, что нет и мусорного ведерка. Кок имел обыкновение перед обедом выносить мусор на корму, где еще в Тобольске установили специальные ящики. Иван с тревогой посмотрел на «голое» стекло иллюминатора, что постанывало при очередном накате волны, и кинулся на корму. Картина, что он рассмотрел издали, была смешна и… трагична: тяжелый «зиповский» ящик, доверху набитый очистками и мятыми банками из-под консервов, как поплавок, гоняло по палубе, которую методично накрывало волной. Стараясь поймать за ручку ускользающий ящик, Сапунов петлял за ним вдоль леерного ограждения, спотыкаясь и теряя равновесие.