Георгий Семёнов - Голубой дым

После этих теплых ливней с молниями и громами зацветала яблоня. Прохладные ярко-розовые бутоны в мучительном и сладостном напряжении раскрывались, распахивались, обнажая в счастливом ожидании золотистые тычинки и животворный пестик, таящий в себе нектар. Каждый цветок в своей нежной и недосягаемой гармонии являлся миру маленьким и совершенным чудом жизни, каждый был достоин любования, но каждый из них разворачивал свои упругие лепестки в великой надежде на продолжение и на бессмертие. Их было множество — бело-розовых этих цветов, распустившихся в теплые дни мая, над ними в солнечном воздухе вились жужжащие осы и пчелы, и чудилось, будто белая яблоня звоном этим славила жизнь.

Демьян Николаевич выносил табуретку, садился под яблоней и слушал звон. Изощренное и чуткое ухо его ловило в этом хаосе звуков торжествующие крики людской толпы, отдаленные и невнятные, и перезвоны маленьких колокольчиков, созывающие народ. Он улыбался, согретый солнцем и звонким ликованием, но когда рассказывал домашним о своих слуховых галлюцинациях, над ним посмеивались. А он, сидя под цветущей яблоней, не только слышал, но и видел «третьим» своим глазом площадь древнего города, белую звонницу и яркие толпы ликующего народа, славящего жизнь.

В такие дни, когда прогревалась земля, Демьян Николаевич сажал обычно морковь.

Скворцовы в этом «сельском хозяйстве», как говорил Сергей Александрович, никакого участия не принимали, хотя давно уже перестали относиться иронически к муравьиному трудолюбию Демьяна Николаевича и не отказывались никогда попастись на грядках клубники, отщипывая тяжелые спелые ягоды, лакомились сладким синим крыжовником, черной или красной смородиной, стручками сахарного горошка или садовой малиной, ягодой крупной и красивой, но по вкусу и аромату не сравнимой с дикой, лесной, которой в урожайные годы вызревало огромное множество в окрестных овражистых лесах.

Но как-то однажды Демьян Николаевич был очень занят в теплые эти майские дни и попросил Скворцовых посадить на подготовленной уже грядке морковь. За дело взялась Мария Анатольевна и дня через два, позвонив Простяковым, сказала, что морковь посажена.

Каково же было удивление и сколько смеху было потом, когда Демьян Николаевич увидел эту грядку. Сначала он глазам своим не поверил, предположив, что Мария Анатольевна, женщина здравого рассудка и одаренная чувством юмора, решила подшутить над ним. И разумеется, Сергей Александрович тоже не остался в стороне от баловства, решил Демьян Николаевич, увидев спелую морковь в земле, успевшую уже закурчавиться тугими листьями.

Но оказалось, что тут и намека не было на шутку. Без малейшего сомнения Мария Анатольевна купила на рынке морковь и посадила ее в грядку, словно бы репчатый лук. Она волновалась, конечно, потому что делала это впервые в жизни, и ей искренне хотелось все исполнить лучшим образом, угодить друзьям, чтобы потом, в золотые денечки, на грядке уродилась бы сочная и сладкая морковь и все бы говорили с удовольствием: «Вот какую хорошую морковь посадила Маруся!» Она была довольна собой. Морковь, по ее предположениям, должна была уродиться очень хорошей, потому она выбрала на рынке ярко-оранжевую, сочную и вкусную каротельку, лучше которой, пожалуй, и не было в тот день на Центральном рынке. «Зачем тебе столько? — спросил у нее Сергей Александрович, хрупая морковью. — Она ведь завянет!» Но она решила оставить в секрете просьбу Демьяна Николаевича и ответила неопределенно: «Нужно, нужно... Ты ведь не будешь есть суп без моркови или мясо тушеное». Впрочем, скажи она своему мужу о назначении этой моркови, он вряд ли бы стал отговаривать ее, не решившись, конечно, спорить с тенью самого Демьяна Николаевича. Раз Демьян сказал, значит, так и нужно.

— А ты-то! — говорил ему потом, задыхаясь от смеха, Демьян Николаевич. — Ты-то где был? Ты-то как сподобился на такое?!

— А кто вас знает! — отвечал на смех Сергей Александрович. — Мне она не докладывала о вашем сговоре. Ты с ней договаривался, ты и спрашивай с нее. Она всю жизнь сюрпризы любила делать, вот и тут не удержалась. Верно я говорю, Маруся?

Мария Анатольевна была смущена, но сама больше всех смеялась над собой, и чудилось, будто ей даже приятно было сознавать втайне, что она рассмешила всех и что сама она такая вот недотепушка в огородничестве, такая вот неисправимая городская сумасшедшая.

Она была абсолютно искренна в полном своем невежестве, ни тени игры или озорства не было в ней, и даже странным казалось, что у этой веселой и умной женщины до такой уж немыслимой степени атрофированы были естественные связи с землей и природой, словно она была искусственным каким-то существом, в которое забыли заложить при сборке аппаратик, принимающий информацию о живом, зеленом мире.