Людмила Рублевская - Жених панны Дануси

В вольтерианском уютном кресле сидит изысканный, с тронутыми сединой висками пан. На нем алый бархатный халат, окаймленный темно-фиолетовой тафтяной полоской, на ногах — турецкие расшитые туфли с задранными носами. Деликатная, в перстнях рука откладывает пухлый томик... А говорили, что знаменитый охотник...

— Простите, уважаемые, что не встаю — ревматизм.

От этого вежливо-равнодушного голоса и твердого взгляда серых насмешливых глаз краска бросается в лицо поручику. Проклятые напыщенные шляхтичи... Но подожди, дорогой, послушай императорский указ: «За содействие мятежникам... Недонесение на заговорщиков... Подлежит аресту... Обыск... Конфискация имущества...».

Пан Леонард задумчиво перебирает роскошную алую кисть на конце своего пояса... Что ж, гости приехали точно во время...

— Мой дом и я в вашем распоряжении... Позвольте только больному человеку остаться в кресле...

Тонкая рука снова берет книжку. Поручик крикливо отдает приказы — даже голос срывается на мальчишеский дискант от неосознанной злости на утонченного аристократа, который всю жизнь пил вон из тех переливающихся фарфоровых чашек — поручик видел такие только в тех семействах, где на него никогда не смотрели как на возможного жениха... Хрупкая на вид рука в перстнях сжимала это ружье с прекрасной серебряной гравировкой, и королевская добыча — зубр – лежала под ногами, что сейчас греются в расшитых настоящими жемчугами туфлях... Такой и на виселицу пойдет с легкой презрительной усмешкой... На минуту офицер чувствует себя беспомощным, затерянным вместе с группой солдат в чужих лесах и болотах, откуда целый день быстрой езды до ближайшего городка.

«Все будет мое!» — является из подсознания радостная мысль, и поручик опять приобретает прежнюю уверенность и, оставив жандармов стеречь арестованного, идет командовать действиями остальной части отряда.

В библиотеку вместе с собачьим воем начинает доносится звук разбитой посуды и женский визг.

Темнеет. В усадьбе зажигают свечи. Поручик, торопясь, составляет протокол обыска. Завтра опять грязные сентябрьские дороги, тоскливые крики болотных птиц и на каждой развилке — страшный деревянный Иисус, распятый на покосившемся неоструганном кресте... А сегодня есть наконец возможность переночевать в людских условиях, на пуховой перине, в огромной господской кровати под сказочным балдахином... Пан Леонард сказал, что просидит до утра в библиотеке — с любимыми книжками... Интеллигентный человек. Достаточно одного часового перед дверью и двух — под окнами...

По крайней мере, кухня здесь выше похвалы... Повара ни в коем случае не нужно увольнять.

Пан Леонард сидит в своем уютном кресле. За окнами качаются темные силуэты сосен. Когда ветер усиливается, они сталкиваются не только ветвями, но и стволами, и тогда слышно сухое постукивание дерева о дерево. Вдруг к привычному запаху старых книжек присоединяются тысячи различных запахов и их оттенков, словно к звуку неслышного инструмента — целый оркестр. Пан Варгун улавливает даже горький запах пожарища на месте соседнего имения.

Почти сразу же обостряется звуковое восприятие — миллионы звуков — шорохи, царапанье, стоны, перешептывания, шаги — врываются в отвыкший мозг, так что требуется некоторое время, чтобы вновь овладеть сознанием...

Пора... Пан Леонард беззвучно встает и дует на свечи, что горят на круглом мраморном столике. Воцаряется тьма, но глаза приобретают неожиданную остроту зрения — все окружающее видно совершенно отчетливо, словно в какой-то серой подсветке. Теперь начинает страшно зудеть кожа... Пан, торопясь, развязывает пояс и скидывает халат. Красный цвет бархата вызывает непреодолимое раздражение, и Варгун заталкивает сброшеную одежду в нижний ящик шкафа.

Тело пронзают невидимые потоки энергии, которая, кажется, исходит от полной луны, что заглядывает в окно. Все существо человека вибрирует, наполняется мощью и веселым безумием. Неодолимо хочется встать на четвереньки... Мощный звериный рык рвется сквозь стиснутые зубы — или клыки? Створки окна тихо раскрываются, впуская ночь. Внизу, в зарослях жасмина, видны две ненавистные белые фуражки...

Из окна второго этажа усадьбы Варгуны на землю, покрытую ковром первого листопада, беззвучно спрыгивает огромный волк с серыми глазами, в центре которых горят два желтых огонька — как лепестки свечей...

Жутко воют собаки, на конюшне рвутся с привязей вспененные кони, дворовые люди, не говоря ни слова, встают с кроватей, зевая, вешают на двери и окна своих комнат связки чеснока и чертополоха — сейчас ни ведьма, ни оборотень не войдет; крестятся и снова ложатся спать, суеверные, темные, спокойные...