Людмила Рублевская - Жених панны Дануси

И приезжал на летние каникулы в родной город панич Даниил, и с каждым годом круглел он и сытел, и блестело его лицо, а пробор в курчавых волосах был все более ровный и набриолиненный. Где там те рубахи с вышивкой! Сюртук, шелковая рубашка с галстуком, первые усики, первые сигареты! Хотя и стоило то учение порядком, результаты были налицо. Данилка со знанием дела давал отцу советы по лучшему устройству кабацкого дела, сам пересматривал расчетные бумаги. Речь столичного студента сейчас была пересыпана элегантными «чиво», «как-то так-то», «опридилённо». К местным девицам он обращался не иначе, как «мамзели», а к бывшим друзьям и вообще непонятно-изысканно: «Мон ами».

— Опридилённо, мон ами, — говорил Данилка внимательным слушателям, — есть у меня там хорошие перспективы. Дядя устроил при себе, как-то так-то и его место займу...

Что это за место, чем занимается Данилка в городе, никто точно не знал, даже родители. Сам юнец отвечал уклончиво: «Мы по торгово-экономической части». Но ведь город Б* не был изолирован от этого «большого мира». Вот и директор мужской гимназии господин Вередич, что когда-то не соблазнился содержанием толстого портмоне трактирщика, посетил Москву... «А может, Данилку там встретит?» — мечтал Бурыга и представлял, как в какой-то важной конторе встретит гордый директор шикарного Данилку, и смутится, и как с равным поздоровается...

Между тем приехал «на побывку» и сам Данилка, который в свои восемнадцать выглядел на хороших двадцать пять.

— Вы, папаня, совсем отставши, — рокотал молодой басок сына.— Что это за музыка, вообче говорю, какие полечки... Вы бы заказали себе музыкальную машину. Ручку покрутил — и играет вальсу или романс. Вы, папаня, знаете, что такое вальса?

Умиленный Бурыга послушно кивал головой, однако и не думал что-то менять в отлаженном хозяйстве. Он справедливо считал, что корчма города Б* может быть только такой, какой предпочитали ее многие поколения жителей, со всеми ее деревянными скамейками и стеклянными штофами, с ее традициями и преданиями: о корчемном скрипаче Гирше, который переиграл заезжую мировую знаменитость, о пьянтосе Чаратиле, который целовался с русалкой и от того сделался задумчив, о красотке Ксении, по отъезде которой пиво ее жениха, местного пивовара, три года горчило...

А как торжественно шло семейство Бурыгов к церкви в воскресный день! Как важно ступала маленькая кругленькая тетушка Марыся впереди своих крепких высоких мужчин! И совсем некстати было столкнуться у церкви с директором гимназии, и совсем непонятным был его ироничный поклон в сторону осурдученного Данилки, и не к месту снисходительные слова:

— А, молодой человек, не забываете, так сказать, родные пенаты? Московская служба хлопотная, да-да... Ну да каждому свое...

Но еще более непонятным было поведение Данилки, который при встрече с паном Вередичем рванулся было сбежать и, пожалуй, впервые в жизни растерялся, покраснел и потерял дар речи.

А на другой день засобирался «на службу».

Ну не дурак же был Антон Бурыга! Ведь смог же он удержать родительскую корчму и обустроить ее, и прибыль хорошую иметь. И не могли у него не возникнуть некоторые сомнения насчет таинственной учебы-службы сыночка...

И однажды закрыл Бурыга свою корчму, на горе местным завсегдатаям, и поехал в далекий город Москву, придерживая левым локтем толстый кошелек в глубоком внутреннем кармане пиджака. Что случилось с почтенным трактирщиком в том городе, точно неизвестно. По отдельным высказываниям обычно говорливой тетушки Марыси можно составить только приблизительную картину...

Шум и гул Москвы, наверное, не удивил потомственного корчмаря. А вот то, что по адресу, куда он столько лет отсылал деньги, находился ресторан, удивило, и неприятно. Дамы с обнаженными плечами, господа в изящных сюртуках исчезали за дверью, которую услужливо открывал бородатый дядька в шикарном мундире. Открыл он дверь и перед трактирщиком города Б*.

— Просю за столик,— молодой человек в белой рубашке и серой шелковой жилетке, с обернутым вокруг руки полотенцем вынырнул откуда-то сбоку...

Да, да. Данилка служил официантом в ресторане, где метрдотелем был его двоюродный дядя господин Квятковский. И что с того, что упомянутый Квятковский был там же во всей красе, при черном сюртуке, белой манишке и лакированных ботинках? Бурыга был не дурак. Он прекрасно понимал, что это — такой же корчмарь, как он, да еще в чужом кабаке...