Людмила Рублевская - Жених панны Дануси

Человек в телогрейке, с измученным черным лицом, сидел на деревянной вокзальной скамейке, сплошь изрезанной ножиками. Худой узелок лежал у ног, обутых в привидения прежних ботинок — перевязанные веревочками, дырки заткнуты газетами.

— А что это, гражданин, у вас за газетка торчит?

Человек привычно послушно поднялся, руки сами сложились за спиной. Один из патрульных наклонился. Дернул за край бумаги, что показывался из ботинка незнакомца.

— Ты... ты это что? Портрет товарища Берии поганить? А ну, документы!

Человек дрожащей рукой достал из-за пазухи бумажки.

— А-га, возвращаемся из мест дальних. Освобожден за активное участие в агитбригаде. Артист, значит... Командирован в Витебский театр... Кто это у вас такой добренький в начальниках? Разберемся, гнида! А ну, пошел...

— Эта реформа правописания не соответствует самой природе нашего языка, — голос заведующей кафедрой, сухопарой женщины с рано поседевшими, когда-то черными, косами, уложенными короной, был тихий, ровный, совсем лишен эмоций. Но присутствующих охватывал ужас, как будто она истошно кричала. — Приближение к русскому языку — не тот путь, на котором наша национальная культура может полностью раскрыться. Ведь каждый язык — живой организм, который развивается по своим законам, и культурный человек должен беречь все языки мира, не давать им исчезать и терять самобытность. Тем более мы, белорусы, должны гордиться своим языком, на котором писались Статут Великого княжества Литовского и предисловия Скорины, и хранить его.

Два молодых преподавателя, бросая друг на друга настороженные взгляды, торопливо записывали слова кураторши. Один из них должен был успеть доложить куда следует первым, и тем спастись.

Над вересковой пустошью горела острая звезда, тени Дикой Охоты скользили над землей... Андрей Белорецкий подавил крик и бросился бежать в валежник, что темнел рядом. Теперь он не мог бегать так быстро, как в молодости. Да и глаза, ослабевшие от работы над неразборчивым почерком средневековых переписчиков, даже луну видели в виде светлого расплывчатого пятна – словно накрахмаленный чепец заброшен в печку. Дом на Плебанских мельницах становился грустным преданием, превращаясь в пепел.

— Стой, гад! — выстрелы за спиной уже не беспокоили. Светлое белорусское будущее было здесь.

2006

Прекрасный юноша Актеон случайно увидел, как купается девственная богиня Артемида. Разгневанная богиня превратила юношу в оленя, и его загрызли собственные собаки...

В городе Б* были женщины, которые не вышли замуж потому, что им не повезло.

Были там и женщины, которые не вышли замуж потому, что слишком много хотели от будущего избранника.

Изредка встречались в городе Б* и такие женщины, которые не выходили замуж из-за принципа.

А были и такие, что оставались в девицах по всем трем причинам: сначала не везло, потом много хотели и завершили принципом. А последний, как известно, хотя и может служить опорой для слабой женской натуры, но его не обуешь в уютные домашние тапочки , не накормишь пирожками с капустой и не расскажешь, какой страшный сон тебе сегодня приснился.

Панна Констанция, владелица богатой родовой усадьбы на окраине города Б*, неподалеку от развалин старого замка — когда-то он, по слухам, также принадлежал предкам панны Констанции, уважала свои принципы, хотя и не окончательно разочаровалась в окружающем несовершенном мире. Но мир вместо благодарности назвал ее старой девой, сплетницей и настоящей фурией. Что ж, справедливости от города Б* ждать не приходилось!

Панна Констанция горько поджала губы и тронула ногой теплую темную воду приусадебного пруда... Простите, Лебединого озера. Его выкопали по приказу панны в романтичном месте, под густыми кронами старых деревьев, и даже пустили на зеркальную поверхность лебедя. Но неблагодарная птица почему-то пыталась улететь из отведенного ей прелестного уголка, и даже после того, как ей подрезали крылья, скрылась-таки оттуда... Брезгливые расспросы панны подтвердили догадку, основанную на жизненном опыте: лебедь был мужского пола, значит, коварство у него в крови.

Панна Констанция любила плавать в своем Лебедином озере по ночам, в призрачном свете луны, защищенная от чужого любопытства густой сенью деревьев, высокой оградой панского парка и строжайшей дисциплиной в среде панской прислуги. Нежно плескалась вода, голова паненки скользила меж лилий и кувшинок, и — конечно же! — вились над этой головкой сладкие мечты и воспоминания. Когда-то, давным-давно, в пору цветенья садов и озорных ветерков... Да мало ли что может вспомнить голая паненка ночью в пруду?..