Василь Ткачев - Дом коммуны

Данилов поперхнулся:

— А что, извините, делать будем?

Марийка захохотала:

— Он у меня спрашивает, ой, Боже! Прямо не могу!.. Сегодня же пятница. Привоз. Машину разгрузить надо. А вас, мужчин, и днем с огнем не сыщешь: не буду ж я Лаховского просить. Потом подметать песок за ним надо. А у меня метлы нету. И большинство таких. Попрятались, что ли, все? Как тараканы в щели?

— Теперь понял! — бодро и энергично ответил Данилов. — Давно физическим трудом не занимался.

Марийка многозначительно хмыкнула... В самом деле, как это он забыл, что сегодня в буфете привоз. Марийка будет отоваривать сотрудников редакции тем, чего не найдешь в обычных торговых точках: сервелатом и колбасой других сортов, печенкой, мясом, рыбными консервами. За всем этим вытягивается очередь не меньше, чем в мавзолей, но тому, кто носил дефициты в подвал, выдается набор продуктов без очереди. Когда Данилов узнал про буфет, сначала почувствовал неловкость: дескать, так поступать не совсем пристойно, однако постепенно привык, втянулся, и домашние уже ждали его в конце рабочей недели со свертками. А Данилов, в свою очередь, не отказывался ни от чего, что привозила Марийка и что можно было приобрести у нее довольно дешево. Не думалось, что такие же буфеты есть в обкоме партии, в горкоме... и много где еще. Было бы, конечно, хорошо, чтобы все это могли приобретать все люди в обычных гастрономах. Вдоволь. Без очередей. Как-то поинтересовался у сослуживцев со стажем, кто те незнакомые люди, что пришли в редакцию за дефицитом? Ему — на ухо, полушепотом — отвечали: тот вон, усатый — парикмахер, обслуживает редактора... А вон та женщина — стоматолог... а молодой парнишка — автомеханик... Нужные, одним словом, люди... Они стояли в очереди, как и надо вести себя в гостях, тихо-мирно, ни с кем не вступали в разговор, а только когда встречались взглядом с Марийкой, то что-то с приязнью говорили ей, а она, буфетчица, чуть ли не заглядывала каждому из них в рот. И Данилов делал для себя очередное открытие: люди, которые стояли в очереди, нужны и ей... Свои. Без них — никак, похоже на то. Рука, как говорят, руку моет.

Что интересно, и сам он, Данилов, почувствовал, что является не последним человеком, а все же кому-то еще нужен в этой немножко корявой жизни. Конечно же, не считая семьи. К нему подходят с материалами сотрудники редакции, кладут листки перед ним на стол, каждый стремится пододвинуть свое писание поближе к стилисту, — чтобы побыстрее прочел, поставил свою подпись, и тогда этому материалу будет сразу дан ход — секретариат, типография, газетная страница... И каждый старается угодить Данилову, льстит, старается улыбнуться ему или что-то сказать хорошее и ласковое.

Всегда находился кто-то, кто обязательно попросит, чтобы прочел его материал в первую очередь. «Срочный!» Чего скрывать, к некоторым журналистам областной газеты Данилов относился с личной симпатией — как, например, к Зосимовичу, и когда тот просил прочесть его материал, Данилов, бывало и такое, просто ставил свою подпись, не читая: как пишет Зосимович, он знал. Хорошо пишет. К тому же и его учитель. Даже, можно сказать, крестный отец в журналистике. Когда Сережа Данилов закончил школу, то обратился в обком партии с просьбой — посоветовал писатель Михась Даниленко — чтобы его взяли куда-нибудь на работу в районную газету. Про учебу не думалось. Хотелось побыстрее работать: «трое суток не спать, трое суток шагать ради нескольких строчек в газете...» На газету и на тех, кто ее делает, юный селькор молился, словно на икону. Так он оказался в кабинете Дубовца, или просто Зосимовича, который заведовал сектором печати в обкоме партии. Деревенский парень, Сергей был всего лишь второй раз в таком большом городе, как Гомель, а в обкоме партии... Да что там говорить! Ходил по коридорам и боялся. Однако выходил оттуда, будто на крыльях летел: Дубовец встретил его, пацана, по-отечески тепло, даже не поскупился на шутку: «А у тебя, Сережа, сумка больше, чем ты сам. И ноги, вишь ты, до пола со стула не достают... А я же, когда встречал твою фамилию на страницах газет, то думал, что ты — богатырь: больно много и хлестко писал». Он предложил Данилову на выбор три редакции, паренек, конечно же, выбрал ту, что была поближе к дому. Так он оказался тогда в Корме, а на следующий год, осенью, пошел в армию.

Через несколько лет, приехав в отпуск, Данилов навестил бывшего редактора кормянской райгазеты Павла Олеговича Павленко. Тот уже был на группе, стопку, как это мог в прежние годы, не брал, потому пили только чай. А Данилов вспомнил, как зимой, когда его отправили в командировку в один из колхозов, автомашины тогда и близко не было в редакции, автобусы не ходили — езжай на чем хочешь, вернулся с пустыми руками, ни строки в блокноте, только промерз до костей. И плакал, что ничего не получилась, что не выполнил задание. Зашел прямиком к редактору на квартиру, которую тот снимал в обычном деревянном доме. Они с женой растирали ему щеки, уши и нос, и вдвоем утешали: да не горюй ты, чудак, и не плачь, ну, не получилось сегодня, завтра получится. Помнится, еще подчеркнули, если уже плачешь, то будешь хорошим журналистом. Есть ответственность. Молодец...