Леонид Гартунг - Пoрог

— Ты угадал.

Егор вынимает из кармана газету, отрывает узкий клочок, свертывает цигарку.

— Здесь не кури, — просит Тоня. — Ты уйдешь, а мне всю ночь дышать дымом.

— Тогда не стану. Ты что пишешь?

— Тетради проверяю. А шапку, когда в дом входишь, надо снимать.

Он стаскивает с головы фуражку, приглаживает пятерней всклокоченные рыжие волосы. Осторожно берет со стола журнал «Огонек», рассматривает картинки, удивленно хмыкает.

— Это кто ж такой? То ли зверь какой?

— Жирафа.

— Ну, шея!..

— А ты что, читать не умеешь?

— Туго. В малолетстве ладно читал, а теперь забывать стал.

— Кем ты работаешь?

— Конюхом. — Помолчав немного, продолжает: — Я к лошадям сызмальства любовь имею. Они мне и учиться не дали. Дружки в школу, а я на конюшню. Самое милое для меня удовольствие. Мать за уши драла, а я опять за свое.

— Егор, я исправила правильное на неправильное.

— Мешаю? Все, молчу.

На цыпочках он удаляется на кухню. Скрипнула половица. Звякнула тарелка. Слышно, как льется вода в таз.

— Егор, ты что там возишься?

— Ты делай свое дело. Делай. Я рыбу почищу.

Тоня забывает о нем. Минут через двадцать он склоняется над ее плечом.

— Все пишешь?

— Пишу. Такая уж моя работа. Слушай, Егор, а Клюквинка от нас далеко?

— Клюквинка? Ничего не далеко. По Оби подняться, сперва будет Светлая. Это протока, значит. Потом Журавлиная. А там и Курья. По ней влево взять — и Клюквинка.

— Ну что ж, спасибо.

Егор еще раз заглядывает в тетради, надевает фуражку.

— Будь здоровенька. Гуляй к нам.

Против окон учительского дома останавливается грузовик. Пофыркивает и умолкает. В кузове его мебель: деревянная двухспальная кровать, светлой фанеровки шифоньер, стулья, круглый стол, трюмо, в котором отражается зеленый кусок бора. Над всем этим торчат, как два огромных цветка, розовые абажуры торшеров.

Из кузова спрыгивает на землю Борис. Галстук у него сбился на сторону. Тоня уходит от окна в свою комнату. Через минуту стук в дверь.

— Можно к тебе. Мы вещи привезли.

Борис терпеливо ждет, что она скажет. А что она может сказать?

— Вещи? Ну, что ж…

Он хмурится, резко поворачивается и уходит. Рассердился. Но вещи — это теперь его дело. Пусть ставит у себя, что угодно, хоть живого слона.

За дверью — топот ног. Негромкий, но энергичный голос Бориса:

— Сюда… Еще немного подвиньте. Пройдет… Потише — лак. Не поцарапайте… Хорош!

Просовывает голову в Тонину комнату.

— Можно к тебе кровать? Или хотя бы диван?

Тоня равнодушно:

— Мне ничего не надо.

— Но здесь некуда. Не загораживать же окна…

Борис не уходит. Тоне приходится согласиться.

Двое незнакомых мужчин вносят диван и придвигают его к стене. Придвинув, выходят на цыпочках, как будто в комнате больной.

И снова четкий голос Бориса:

— Присаживайтесь.

Звенят стаканы…

— Луковичку бы.

— Поищем.

— Э, не ставить, не ставить.

Слышно, как жуют.

— А хозяюшка не составит компанию?

— Ей нездоровится.

А хозяюшка в это время сидит на раскладушке и бессмысленно глядит в задачник. Новые вещи… К чему они? Как насмешка. Они — мертвые, в них никакой радости.

Опять является Борис.

— Тоня, может быть, с нами? Вот люди говорят — обмыть надо.

— Обмывайте.

— Не хорошо так. Не хорошо…

Конечно, он не только о том, что надо выйти к людям, а еще и о другом. Должно быть, хочет воспользоваться случаем для примирения. Ну, что ж, она выйдет, но не для него, а для людей. Зачем ей показывать себя букой?

На новом круглом столе бутылка водки и наливка. Вишневая. Тонина любимая. Душистая. Значит, он заранее все продумал. Тоню усаживают на только что привезенный холодный еще стул.

— Знакомьтесь, — приглашает Борис. — Моя жена.

Он произносит слово «жена» и смотрит испытующе в лицо Тоне. Как она к этому отнесется. А Тоня оборачивается к незнакомым мужчинам.

Один маленький, в старой стеганке. Ему лет сорок, но он уже потрепанный жизнью, с глубокими морщинами на худом лице, какой-то коротенький, словно обрубленный. Другой — плотный, рослый, в сером шерстяном свитере, со спокойной сдержанной улыбкой.

Короткий привстает, протягивает Тоне руку.

— Павел Захарович Драница.

— Филипп Иванович, — коротко кивнув, говорит другой.

— Раньше я вас не видела. Вы не здешние?

— Мы издалека. Из Краснодара, — охотно поясняет Драница.

— А как сюда попали?

— Вы про тунеядцев слышали? — спрашивает Филипп Иванович и смотрит на Тоню насмешливыми умными глазами. — Так вот мы из этих самых. Не верите? На руки взгляните.