— Был один сумасшедший. Теперь их стало два.
Но он меня не слушал, торопил шофера:
— Поскорее, дорогой товарищ! Пароход отходит через пятнадцать минут.
Мы так мчались по улицам, нас так било и мотало, что я думала, газик рассыплется. И все же до пристани доехали благополучно. Поднялись на пароход, оставили вещи в каюте и пошли в ресторан. После ужина, когда мы вернулись в каюту, я спросила:
— Зачем ты все-таки согласился?
— Ты опять об этом? — обернулся он с досадой. — Ну, хорошо — скажу. Надоело быть на побегушках. Я не мальчик. Во всяком случае, лучше быть в Полночном первым, чем здесь десятым. Но оставим это!
Он протянул руку к окну и задернул штору.
— Давай будем счастливыми.
Больше я ни о чем не спрашивала…
А сейчас вот лежу, вспоминаю и думаю. Почему же мне так не везет? Другим жизнь выпадает легкая, а я словно наказанная…
Над классной доской большая логарифмическая линейка. На серебристой ее поверхности — черные и красные деления. Тоня с указкой в руке объясняет возведение чисел в квадрат.
Ночью она спала плохо и, когда шла в школу, чувствовала вялость, но сейчас, на уроке, оживилась, и, кажется, все идет как надо.
И вдруг — скрип новых ботинок. Головы учеников, как по команде, поворачиваются к двери.
— Разрешите?
В голосе Евского вежливость, но вместе с тем и привычная уверенность — не откажут. Вот бы сказать ему: «Нет, не разрешаю». Любопытно, что он сделал бы?
Евский на цыпочках пробирается вдоль стены и пристраивается на задней парте рядом с Генкой Зарепкиным. Это плохо, что рядом с Генкой. Ладно еще, если Евский не заглянет в его тетрадь. Там ведь, кроме алгебры: рожи невиданных зверей, карикатура на Копейку, начатая карта Дальнего Востока и недетская песня про папу римского и турецкого султана:
В гареме нежится султан.
Ему завидный жребий дан:
Он может девушек любить…
Хотел бы я султаном быть.
Но, к счастью, Евский не интересуется Генкиной тетрадью. Он вытаскивает из кармана свою пухлую записную книжку и принимается что-то писать.
— На чем я остановилась? — спрашивает Тоня. Спрашивать не следовало — это у нее как-то непроизвольно вырвалось. Рука Евского немедля что-то отмечает в книжке.
Тоня пытается вспомнить. В голове пусто. Заглянула в конспект. А что толку. Лучше начать снова.
— Поставим визир против числа 5,67 на основной шкале. Теперь посмотрим на шкалу квадратов. Визир покажет нам число 5,67 в квадрате… Еще пример… Предположим, нам необходимо вычислить площадь круга с радиусом…
Все как будто идет нормально, но внимание раздвоено. На задней парте, рядом с Генкой, Евский. Так чувствовала себя Тоня, когда косила в колхозе, а подъезжал председатель Похвистнев и, не слезая с коня, наблюдал за ней. Руки становились как чужие, она начинала контролировать их, и нарушалась та привычная слаженность движений, которая приходит лишь тогда, когда не следишь за ними.
О чем Евский думает сейчас? Может быть, он сравнивает ее, Тоню, с Ефросиньей Петровной? А пусть сравнивает с кем угодно! Какое ей дело… А может быть, его записная книжка врет?
Тоня еще раз сбивается.
— О чем я говорила? Да, сверим с таблицами Брадиса. Ответ сходится. Все в порядке… Вы поняли?
Несколько голосов отвечают, что поняли.
Потом ребята решают задачу. Все идет как обычно. Поскрипывают перья. Тоня стоит у окна. За окном ветка. Ее шевелит ветер. Внизу школьный двор. Лежит Буран, терпеливо дожидаясь Митю. Каждую перемену тот выбегает к нему… И опять мысли о Борисе. Какой у него, интересно, сын? Как звать его, какие у него глаза, волосы? Похож ли на отца? Неужели и сегодня Борис не приедет?..
Удивительно, как состояние Тони сообщается детям! Она думает: «Скорей бы звонок», и тотчас эта же мысль появляется в глазах ребят. Сеня Зяблов потянулся к соседней парте — поймать муху. Вера Батурина заглянула под рукав на часы…
И вот, наконец-то, звонок.
В учительской Тоня вытирает платочком руки.
— Кому журнал восьмого? Возьмите.
Евский жестом приглашает ее сесть.
— Вы свободны?
— Да.
«Ну что он может сказать? — думает Тоня. — Урок как урок. Два раза сбилась, так это со всяким может случиться. Кто при инспекторе не волнуется?»
Евский скучно смотрит на Тоню. Глаза его холодны, но ему чем-то нравится эта молодая учительница. Чем? Стоит ли ему в этом разбираться? Приятно, что она сидит перед ним, и он может с ней говорить. Какая она нервная… Вот он делает движение, и она напрягается, как струна.
Читать дальше