Виктория Хислоп - Восход

Эмин обхватила голову руками и начала раскачиваться.

– Бисмиллах иррах маниррхим, – повторяла она шепотом. – Помоги нам, Аллах.

Дверная ручка снова загремела. Послышалось неразборчивое бормотание, а потом какое-то царапанье. И все стихло.

Время от времени Ёзканы слышали, как солдаты ходят на улице. Те обходили дома один за другим, проверяя, не заперты ли двери. Когда им удавалось открыть дверь, звуки менялись. Солдаты врывались в дом и выносили все, что можно было вынести. Ёзканы слышали, как они небрежно бросали награбленное на заднее сиденье джипа, смеясь и перебрасываясь шутками.

Маркос возвращался домой с продуктами. Он свернул на свою улицу и увидел загруженный доверху джип рядом с домом Георгиу. Солдаты выходили из соседнего дома, шатаясь под тяжестью ноши: один тащил небольшой холодильник, другой – телевизор. На некоторых дверях он видел заметку мелом. Наблюдая за происходящим, Маркос отметил, что, если двери не открывались, солдаты переходили к следующему дому. Зачем возиться, если вокруг полно незапертых дверей? Отметки означали, что дверь заперта и дом нетронут. Туда они вернутся позже.

Маркос видел, что дверь родительской квартиры заперта. Возможно, они станут следующей жертвой. Ему оставалось лишь ждать и прятаться. Он нащупал пистолет в кармане. Не хотелось бы пускать в ход оружие без крайней нужды…

Внутри семья Георгиу ждала, затаив дыхание и обмирая от ужаса. Василис отправил женщин и детей в заднюю спальню. Если маленькая Ирини заплачет, их ждет беда.

Достав из кухонного ящика два больших ножа, он протянул один Паникосу и жестом показал, чтобы тот встал у входной двери. Зять послушался, и теперь они оба стояли и дрожали, прислушиваясь к звукам всего в нескольких дюймах от них.

Василис достаточно знал турецкий, чтобы понять, что автомобиль, на котором приехали солдаты, был практически заполнен.

– Ладно, пошли, – сказал один солдат другому, когда они возились с дверью. – На сегодня хватит.

Они были по-прежнему в кипосе.

Василис услышал скрип, потом смех, а потом взволнованный вскрик птицы. Солдаты сняли клетку с крюка.

Когда шум мотора стих вдали, мужчины опустили ножи. Василис открыл дверь в спальню и обнаружил жену, Марию с ребенком и Василакиса на полу за кроватью.

– Они ушли. – Голос его дрожал.

Василис ничего не сказал Ирини о ее любимой птичке.

Тут в дверь постучали.

– Панагия му! – едва слышно выдохнула Ирини, зажимая рот рукой. – Панагия му!

– Мама, это я, Маркос.

Василис и Паникос отодвинули мебель, чтобы открыть дверь.

– Они были здесь! – Слезы мешали Ирини говорить. – Мы думали, они ворвутся.

Ее трясло от страха. Остальные сохраняли выдержку, но Ирини не могла успокоиться, представляя, что могло бы случиться.

Маркос попытался ее успокоить:

– Но они ведь не ворвались. Ты в безопасности, мама. Мы все в безопасности. Они уехали. Посмотри сама.

Ирини вышла в сад. Она сразу заметила, что клетка исчезла.

– Мимикос! Мимикос! – выкрикивала она. – Маркос! Они украли мою птичку!

Она разрыдалась. Канарейка, ее неизменная подружка, которая скрашивала ей одиночество, ее гордость и радость! Ее пение было бесценно.

– Не надо было мне выносить клетку, – причитала Ирини сквозь слезы.

Пропажа канарейки напомнила о еще большей потере. Христоса по-прежнему не было. В течение нескольких часов она была неутешна.

Радио у них не было, но редкий грохот канонады вдали свидетельствовал о том, что война на Кипре продолжалась. Час назад она подступила к их порогу.

Ночью Ирини приснился сон: турецкие солдаты заняли весь остров – от Кирении на севере до Лимасола на юге. Всех киприотов убили, в живых остались лишь обитатели ее дома.

Шло время, и запасы у Ёзканов подходили к концу. Все постоянно были голодными, в особенности Хусейн, но Эмин по-прежнему настаивала, что никуда не поедет.

– Я выйду, – сказал Хусейн.

– Куда это ты собрался? – заволновалась мать.

– Послушай, нам нужна еда. Уверен, в магазинах остались продукты.

– Пусть идет, Эмин, – сказал Халит. – Парень быстро бегает. Он наша надежда.

– Хотя бы подожди, когда стемнеет, – попросила мать.

В тот вечер Хусейн захватил свернутый старый мешок из-под муки и тихонько вышел из дому. Он пробирался по лабиринту закоулков, часто останавливаясь и прячась в дверных проемах, – на случай, если неожиданно появятся солдаты.

Выбравшись на свободу, он не спешил возвращаться. После всех этих дней жизни впроголодь Хусейн был худой как тростинка и знал, что спрятаться будет нетрудно. Он собирался осмотреть город. Хотел увидеть, что происходит за стенами тюрьмы, которой стал родной дом.