Виктория Хислоп - Восход

– Всегда надо держать запас продуктов, просто на всякий случай, – говорила она.

– На случай чего? – подтрунивал над ней муж.

Теперь было не до шуток. Халит радовался тому, что у жены сохранились блокадные привычки.

Когда несколько дней назад они услышали топот на улице, то послали на крышу их двухэтажного дома Хусейна, чтобы тот узнал, где солдаты.

Сын опрометью спустился вниз – он все делал быстро.

– Они в конце улицы! – Хусейн едва переводил дух. – Человек шесть. И дым кругом!

Вскоре все звуки стихли, слышны были только цикады.

Хусейн снова бросился на крышу.

– Дым не рассеялся? – спросил отец, когда он вернулся.

– Не-а, насколько можно видеть.

– Что-то слышно?

– Ничего.

Артиллерийская канонада стихла, пушки больше не стреляли.

В доме Георгиу Мария, Паникос и их двое маленьких детей теперь расположились на первом этаже в квартире Ирини и Василиса. Вместе они чувствовали себя в большей безопасности. Маркос продолжал ночевать у себя наверху. Обычно он выходил из дому по вечерам и возвращался уже в темноте. Иногда пропадал до утра.

– Почему он уходит так надолго? – волновалась Ирини.

– Он ищет для нас еду! – пытался успокоить жену Василис.

Это была правда. Маркос всегда возвращался с кучей продуктов. Он теперь знал, в каких магазинах еще остались продукты: турецкие солдаты в основном грабили торговые заведения на центральных улицах.

Мария не сетовала на то, что сидит целыми днями дома с новорожденной. Малышку назвали в честь бабушки. Роженица и при обычных обстоятельствах сидела бы дома сорок дней – такова была традиция.

Ирини занесла канарейку в дом и выпускала ее полетать по затемненной комнате.

– Посмотрите, как ей это нравится! – радовалась она.

Но птица постоянно устремлялась к щелям между ставнями, откуда пробивался свет, и ее приходилось сажать обратно в клетку.

– Це! Це! Мне так хочется, чтобы Мимикос снова увидела солнечный свет. – Ирини решила доставить радость канарейке. – Мимикос! Це! Це! Отодвинь-ка, пожалуйста, этот стол.

– Но… – возмутился Василис.

– Я просто ненадолго повешу клетку снаружи, – настаивала она. – Никуда я не денусь.

– Это опасно!

– Там никого нет, Василис, – успокаивала мужа Ирини. – Если услышу что-нибудь подозрительное, сразу вернусь в дом.

Василис сдвинул мебель и приоткрыл дверь, чтобы жена могла пройти с клеткой в руках. В комнату хлынули солнечные лучи. С непривычки Ирини ослепил яркий свет. Она вышла из дому и повесила клетку на крюк. Уже семь дней она не выходила в свой кипос. Некоторые герани завяли, но зато созрело много помидоров.

– Ой, Василис! – Она радостно позвала мужа. – Иди-ка, взгляни!

Вместе они собрали урожай и аккуратно сложили помидоры в миску. Потом Ирини сорвала немного базилика. Она улыбалась – мысли ее были далеко отсюда.

– Интересно, как там апельсины… – сказала Ирини задумчиво.

Василис промолчал. Каждый день он думал о драгоценных деревьях и знал, что им плохо без него. Ирини приснился сон, что все плоды были сорваны и втоптаны в землю.

Вернувшись, она нарезала помидоры тонкими ломтиками и щедро сдобрила их оливковым маслом. А Василис приоткрыл ставню на дюйм, чтобы рассеять гнетущую темноту.

Впятером они сели за стол есть. Впервые за несколько дней они ели свежие овощи, и всем показалось, что это был самый вкусный салат в их жизни. Ирини также потушила последнюю из своих куриц. В уголке спала новорожденная.

Они ели молча. Это вошло у них в привычку.

В доме Ёзканов Эмин, Халит, Хусейн и Мехмет тоже сидели за обеденным столом. Они ели похлебку из сушеной фасоли. Овощи у них закончились.

– Как долго нам еще сидеть взаперти? – спросил Мехмет.

Его родители переглянулись. Глаза Эмин опухли от слез. Она положила фотографию Али, которую весь день держала в руках, и усадила Мехмета себе на колени.

Хусейн по нескольку часов в день проводил на крыше. Он сообщал, что видел патруль, значит солдаты были по-прежнему здесь.

– Мы не знаем, – ответил сыну Халит. – Выйдем только тогда, когда будет безопасно.

С улицы внезапно донесся шум.

Подъехал джип. Затем послышались громкие голоса: говорили на турецком, но говор был не местный.

Грохот тяжелых сапог приблизился, потом стих.

Все в комнате замерли.

Дверная ручка дернулась – кто-то повернул ее снаружи. Многие жители бежали из города, не заперев дверей, и солдаты привыкли к тому, что могли вламываться в дома беспрепятственно. Спустя мгновение кто-то пнул сапогом в дверь – один раз, потом другой, сильнее.