Сергей Арбенин - Собачий род

Целую вечность Лавров двигался в этой веренице, не смея оглянуться, видя перед собой кого-то тёмного, не совсем похожего на человека. Может быть, это была собака? "Значит, — уныло подумал Лавров, — я попал в собачий ад".

Мысль мелькнула и пропала. Очередь двигалась, и сзади слышался повелительный лай, подгонявший все новых и новых мертвецов.

Наконец свет приблизился. Лавров поднял глаза от липких от пота и крови каменных плит, и увидел бога. Он сразу понял, что это бог, хотя он не был похож ни на одного из известных ему богов.

Тёмнокожий, высокий, гибкий, в собачьей бронзовой маске на голове, с чёрным потоком волос, в ожерельях, браслетах, — он ласково касался каждого, проходящего перед ним. И тогда Лавров вдруг понял, кто это, хотя никогда не был силён ни в истории, ни, тем более, в мифологии. Это был Анубис {2} , а точнее, Инпу: первый владыка мира мёртвых — Расетау. Первый, ставший вторым: новое божество сместило Анубиса: он судил души мёртвых слишком сурово. И справедливо… И вовсе не к нему движется очередь, а дальше, к другому трону, гораздо большему, из сияющего золота.

На троне сидел бог с удивительной диадемой на голове. Но бог не смотрел вниз, и выглядел, будто статуя.

Зато у его ног сидел длинный ряд полуголых служителей. У них были острые уши и подозрительные глаза. Они сидели, скрестив ноги, неестественно выпрямив спины. В руках у них были какие-то приспособления, и Лавров понял, что это, только когда очередь дошла до него.

Темнокожий служитель, не глядя на Лаврова, протянул руку. Рука свободно прошла сквозь камуфляжную форму, сквозь кожу, сквозь плоть. Лавров ощутил укол боли и страшный, волнующий холодок. Он внезапно понял: служитель вытащил у него из груди сердце, похожее на бесформенный комок потемневшего мяса, опутанного плёнкой и жиром. Служитель положил сердце в чашу весов и стрелка заколебалась.

— Чист, чист, чист… — как заведенные, повторяли служители слева и справа. Лавров понимал: это значило, что мёртвые получили прощение, их сердца оказались легки и безгрешны, а души их — чисты.

Лавров с ужасом перевёл взгляд на весы в руках своего служителя, на своё собственное заплывшее жиром, дряблое сердце, и внезапно понял: не чист.

— Не чист! — объявил служитель равнодушным голосом, вложил сердце ему в грудь и выжидательно посмотрел на Лаврова.

— И… это… куда же мне теперь? — выговорил Лавров непослушными губами.

Служитель беззвучно пошевелил губами, махнул рукой кому-то, кого Лавров не мог видеть.

И сейчас же послышались грозные лающие голоса. Твёрдые, как металл, руки, схватили Лаврова и отшвырнули далеко от служителя, от очереди, от трона.

Лавров вывернулся, рванулся, было, назад, — и застонал, сбитый на бок ногами псоглавцев.

— Суд окончен! — пролаял один из них. — Чего же ты хочешь?

— Я хочу пощады! — выкрикнул Лавров.

Лёжа на каменном полу, он вдруг увидел, что бог поднялся с трона и идёт прямо к нему.

Лавров заскулил, завозился, протянул к босым ногам бога обе руки.

— Пощады прошу! Пощады! — повторил он, словно выговаривал заклинание, магическое слово, способное изменить его судьбу.

— Здесь не бывает пощады, чужестранец, — сурово сказал Инпу. — Уходи.

И мгновенно пол поднялся на дыбы, и Лавров заскользил по плитам, измазанным кровью, калом, сукровицей, и чем-то ещё тошнотворным, липким и скользким.

Он скользил вниз, в бесконечную бездну, все глубже и глубже в подземный мир, а потом внезапно увидел свет и закричал истошно и дико, как кричат сумасшедшие, на пике безумия открывшие Истину.

* * *

Томск. Третий микрорайон. Январь 1995 года

Ровно в шесть часов утра Олег подошёл к гаражу. Вытащил газету, свёрнутую жгутом, поджёг, отогрел замёрзший замок. Он был не первым: в бесконечно длинном ряду гаражей там и сям уже скрипели ворота, урчали прогреваемые двигатели. Кто-то таксовал на свой страх и риск, кто-то спешил на законную работу. Олег тоже предпочёл бы нормальную работу, но пока приходилось заниматься извозом. Два раза в день, рано утром и поздно вечером, он выкатывал на своей "пятёрке" из гаража, и медленно объезжал остановки по Иркутскому тракту, потом сворачивал на улицу Лазо, и, если пассажира не попадалось, ставил машину на одной из самых людных остановок. Откидывался на спинку сиденья, дремал.

Сегодня для Олега был обычный рабочий день. Позёвывая и недовольно бурча что-то себе под нос, он открыл замок, с трудом повернул металлическую дверь. Пошарил рукой на стене и включил свет.