Сергей Арбенин - Собачий род

— Вот именно. Оттуда вся зараза и пошла.

Бракин налил ещё чаю, закрыл печную трубу, походил по своей каморке.

— А больше в подземелье никто не появляется?

Рупь-Пятнадцать поперхнулся чаем, закашлялся. Вытаращил глаза на Бракина и тихо спросил:

— Откуда знаешь?

— Догадался.

— Ой, — сказал Рупь-Пятнадцать, опасливо покосившись на Бракина. Поднялся. — Засиделся я у тебя. Отогрелся уже, и то ладно, спасибо.

Бракин положил ему руку на плечо:

— Я даже догадываюсь, кто ещё в твоём подземелье появляется…

Рупь-Пятнадцать съёжился и спросил жалобным голосом:

— Кто?.. — так, как будто и сам боялся ответа.

— Наташка.

Рупь-Пятнадцать упал на табурет, вытаращив глаза.

— Да ты как узнал-то?

Бракин подумал, потёр лоб.

— Цепочку выстроил… — не совсем понятно объяснил он. — Сначала Лавров, тот, что пса пристрелил во время первой облавы. Потом исполняющий обязанности губернатора Густых. Потом — она, Наташка. Они все мёртвые, и все ходили, как живые. Это потерянная душа, древние египтяне называли её Ка. И ещё было предсказано, что Египет будет сражаться и победит в некрополе. В царстве мёртвых, значит.

— Ка, — тупо повторил бомж и слегка встрепенулся. — А Лавров — это кто?

— Говорю же, тот самый генерал, который собаку застрелил.

— Андрейкину-то? Джульку? А! — понял Рупь-Пятнадцать. — Зна-аю!..

Бракин тоже выпил чаю, и начал быстро собираться.

— Вот что, Уморин-Рупь-Пятнадцать. Ты ведь сейчас к себе, в свой "гараж"? Ну, так я с тобой пойду.

— В подземелье? — ахнул бомж.

— Ну.

Рупь-Пятнадцать поднялся и спросил тихо:

— А не забоишься?

— Забоюсь, — честно ответил Бракин. — Ты мне, главное, покажи, где прятаться и куда бежать в случае чего. А сам можешь в своём кильдыме закрыться. К тебе они не полезут, не нужен ты им. Ты, кстати, рисовать умеешь?

— Ась??

— План, хотя бы приблизительный, своего подземелья нарисовать сможешь?

— Ну… примерно только… Ну, это: совсем приблизительный…

— Ну-ка, давай, рисуй.

Бракин вырвал из общей тетради листок, положил авторучку. Рупь-Пятнадцать снова поосновательней сел и старательно, высовывая язык, нарисовал что-то вроде лабиринта.

Бракин повертел план так и этак, проворчал:

— Ты случайно в детских журналах не печатался?.. Ладно, пошли.

Рупь-Пятнадцать ничего не понял, но с готовностью напялил шапку на самые глаза.

— А откуда ты мою фамилию знаешь? — спросил он, выходя.

— Добрые люди сказали…

* * *

Бракин зажёг фонарь, но и без фонаря было видно, что в заброшенном гараже кто-то успел побывать. Металлическая дверца была сорвана с верхней петли и нижним углом утопала в снегу.

Бракин вошёл, посветил. Выход из подземелья был разворочен, словно в проход пролезала какая-то необъятная туша. Мотоцикл лежал у стены на боку, а гнилой дощатый пол вздыбился.

Рупь-Пятнадцать тихо ойкнул.

Бракин посветил внутрь лаза, увидел покрытые изморозью неровные земляные стены. Потом вышел. Деловито спросил:

— Ты снег возле гаража чистил?

— Не-а. Сюда же давно никто не ходит. Да и себя не хотел выдавать…

Бракин наклонился, подсвечивая фонарём, стал разбираться в следах.

— Кто-то вышел погулять, — заметил он. — Из подземелья… Ну, ты вот что: посторожи пока здесь. Если что заметишь опасное — сигай в сугроб, или вон, за забор. Держи вот фонарь. Собаку, если что, ослепить сможешь.

— А ты? — испуганно спросил Рупь-Пятнадцать.

— А я влезу внутрь, погляжу…

Он свободно опустился в лаз, оказался в довольно узком и кривом туннеле, пополз вперёд, пока не упёрся в доски. Сдвинул их, как научил Рупь-Пятнадцать, и спрыгнул вниз. Под ногами был твёрдый, зацементированный пол.

Бракин прислушался. Кругом царила тьма, было душно и очень холодно.

Вспоминая план, нарисованный Умориным, сориентировался, встав спиной к доскам, и двинулся налево. Коридор был длинным и, судя по ощущениям, достаточно высоким и просторным.

Он дошёл до поворота и приостановился. Налево вёл ход в один из нежилых домов. Направо — в главный туннель. Бракин осторожно двинулся вправо.

И замер. В полной, непроницаемой тьме почувствовалось движение, шорох. Бракин опустился на корточки, принюхиваясь. Но запах был только один — запах гари. Причём гарь была едкая, — должно быть, от пластиковых ящиков и упаковок, в которых хранились цыганские припасы. Надо надеяться, что эта гарь перешибает собачье чутьё, и обнаружить присутствие Бракина даже белой волчице будет трудно.