Олег Зоин - Вчера

Учеба в школе дала мне один свободный от работы день в неделю, но я им редко пользовался, так как у меня, по малолетству, и так субботы нерабочие.

В начале декабря выпало много снега, наступила настоящая зима и морозы 15–2 °C°. В мои рабочие ботинки приходилось подворачивать портянки из старой простыни, которую я выпросил у завхозши, так как проблему теплых носков мне здесь пока не решить. Нинка прислала перевод в сто рублей, и я их оставил «на чёрный день».

То, как долго крутила (изучая) кассирша почтамта мой паспорт при получении перевода, заставило меня подумать о дальнейших действиях по закреплению первых, во многом случайных успехов в биографии Женьки Танинадзе. Вскоре я придумал, как мне казалось, неплохое решение. Я окунул паспорт в машинное масло и понёс в паспортный стол с заявлением (корявым подростковым почерком) о его замене из–за того, что случайно роба попала в бак с маслом, а в кармане как раз был уважаемый документ, дескать, каюсь и прошу помочь в этом деле. Мне, по малолетству, даже не присобачили никакого штрафа, а через дней десять я уже имел новенький паспорт, в котором красовалось мое физо, скреплённое настоящей милицейской печатью и всё остальное — на ять! Даже криворожская прописка была заботливо повторена без всяких проблем. Я в тот же день побежал в отдел кадров, и мне в паспорте восстановили штамп о работе на ЮГОКе.

В середине месяца наша бригада отметила рождение нового токаря, — мое двухмесячное ученичество кончилось (здесь токарей выпекали, как булки) и мне присвоили 3‑й разряд. Так я стал гегемоном по стечению обстоятельств. Получил я и соответствующие «корочки».

Приближение Нового года я встречал уже полноправным гражданином Страны Советов. Конечно, очень хотелось в Москву, повидать друзей и отметить праздник с Нинкой, но это было пока невозможно. Поэтому в новогоднюю ночь я посидел с пацанами из соседних комнат общежития за нехитрым мужским столом с непременным украинским салом и горилкой с перцем. Ребята давно подтрунивали над моим москальским русским языком и очень удивлялись, что я почти не понимаю их риднойи мовы. Я по–гоголевски улыбался.

Прошли два месяца моей второй молодости в Кривом Рогу. Стремление к выживанию любой ценой заставило опуститься на молекулярный уровень и для начала жить одной работой. Даже стал перевыполнять норму выработки, был безотказен во всём, брался за нарезку полуметровых чугунных колец в ночную смену за копейки — то, что отказывались точить другие токари. В ночную было особенно тяжело. Хотя задание обычно составлялось бригадирами так, что к трём ночи всё было всеми выполнено, но до пересменки было никуда не уйти и приходилось искать подходящее место покемарить. Старшие товарищи уединялись, кто с кладовщицей за ящиками, кто с друзьями соображали в тёмном углу на троих, я же очень мёрз в холодном нетопленом цехе. Хотя зимы здесь сиротские (5–8 градусов ниже нуля уже считается сильный мороз и малоснежные), но в огромном корпусе гуляли сквозняки и за несколько часов пробирало основательно. Я нашел неплохое место за двумя рундуками с тряпьём, у теплотрассы, где обычно и устраивался на куче новых тряпок, взятых из рундука. Утром надо было не проспать, вовремя прибрать тряпки на место, продрать глаза и сдать станок сменщику без замечаний.

В конце января, прогуливаясь в погожий воскресный день у главпочтамта после получения письма от Нины, я был внезапно кем–то бесцеремонно схвачен за рукав. У меня чуть ноги не подкосились, но, совладав с собой, я безразлично обернулся:

— Что за дела?

Однако меня держал за руку знакомый по прошлой жизни чмырь, один из моих одногруппников по Днепропетровскому горному институту, имя которого я даже забыл.

— Сенька, чёрт, — радостно вопил он, облапливая меня.

— Отвали, мужик, я тебя знать не знаю и знать не хочу… — резко сказал я, отстраняясь. Но бывший знакомец не мог поверить своим глазам.

— Подожди, Сень, у тебя ещё фамилия была какая–то смешная. Вот, вспомнил! Серба! Сенька Серба, ты ещё бросил горный после первого курса…

— Ты обознался, понял? Иди своей дорогой! — прошипел я, как гусак, и быстро пошел к трамваю. Я видел боковым зрением, что человек долго стоял на тротуаре, ничего не понимая.

Случай встревожил меня. Возможно, вся студенческая группа или несколько человек из группы находятся в Кривом Рогу на ЮГОКе или на других рудниках и аглофабриках на практике (получалось, что они заканчивают пятый курс) и могут мне встретиться по нескольку человек сразу. Тогда будет трудно отвертеться. Да и куда пошел со своими сомнениями отшитый мною сокурсник, одному богу известно. Уровень бдительности советских людей патологически высок.