Олег Зоин - Баба Катька-с-Малого-Базара

Большинство знакомых зовет её бабой Катей. И, пожалуй, они правы, как всякое большинство. Худющая, на тонких кривых варикозных ногах в неопрятно морщинящих мрачных чулках, с грязными старческими руками, с лицом хронической алкоголички, на котором бесстрастно тлели два порочных оловянных глаза и блестел увядший рот, обнажая остатки редких прокуренных зубов, обрамлённых фиолетовыми, поминутно искривлявшимися в жуткой обезьяньей ухмылке губами, она являла собою печальную картину разложившейся пятидесятилетней женщины из того сорта роковых женщин, каких уже так мало в Эсэсэсэре и которых иначе, как бабами, и не назовешь.

Но было что–то такое в её геометрически плоской груди, что неодолимо влекло к ней немало слесарей из Запорожского трампарка. Бывало, к потехе подруг, таких же веселых кондукторш из того же трамвайного парка, что из–за неё пьяно дрались тридцатилетние слесарюги. Они–то и звали её между собой не иначе, как Катька-с- Малого — Базара.

Она действительно родилась и выросла в районе Малого Базара, на бывшей Слободке, и проработав в трампарке больше тридцати лет, выгавкала, наконец, комнатку в общей квартире на пятом этаже огромного ведомственного дома трамвайщиков. Домина этот, окруженный стройными голубыми тополями, располагался и до сих пор располагается на главной улице города, у того самого Малого Базара, где каждый камень так знаком бабе Кате.

Побывала ли когда–нибудь Катерина замужем, никто не помнил, но в комнату она вселилась с уже взрослым сынком Костей.

Не прошло и года после новоселья, как Костик ушел служить в армию, а баба Катя, оставшись одна, продолжала жить по–прежнему, пьянствуя и балуясь со слесарями, отчего ей с их вечно взведёнными нервами доставалось. Все же её терпели за весёлый нрав и открытый, нашенский характер.

В прошлом году Костик возвратился из Советской Армии, отбыв срок, но заявился не один, а с молодой женой Викой, существом слабеньким, беленьким до прозрачности и к тому же до того сутулой, что злоязыкие соседки не упускали случая обзывать её горбуньей. Некоторые даже находили её косоглазой и слабой на голову.

— У щербная невестка у Катьки, — сплёвывая шелуху от семечек, говаривала Антонина с первого подъезда.

— Д ак я сразу углядела, бабоньки, что у ей не все дома, — тараторила Зоська с третьего, постукивая себя по виску замусоленным от постоянного отрывания билетиков указательным пальцем.

Как бы там ни было, а через три месяца после приезда Вика родила девочку. Родители молодой мамы жили далеко в Восточной Сибири и приехать на торжество не пожелали. Даже открытки не прислали. Правда, обиженные молодые родители лишь через месяц обнаружили, что письмо в Якутск с описанием торжественного прибытия Вики из родильного дома так и пылится на телевизоре неотправленным. Ну да в суете то ли ещё бывает!

Жизнь теперь пошла у них такая, какая всегда булькает на пятнадцати квадратных метрах, если там обитает четверо.

Если к бабе Кате по–старой привычке заваливался пьяный слесарюга, Константин изгонял шалопая, и опечаленная женщина- мать посылала отпрыска в гастроном за поллитровкой, — нервы лечить. Вика не работала. В доме стоял густой смрад плохо отстиранных пеленок и неперестилавшихся с Нового года постелей. Редких денег едва хватало на водку да на селедку. Ежедневные возлияния осточертели интеллигентной лентяйке Вике, хотя она и не имела мужества отказаться от них. Однако главную причину жизненных неудач молодая видела в бабе Кате, о чём, не стесняясь, бубнила Костику.

— Г они её к чертям собачьим, старую каргу! — Уже прямо–таки требовала Вика. — Чувствую, она на всякое способна. Как бы дочку не удушила, стерва…

Баба Катя, учуяв по изменившемуся отношению Кости невесткину агитработу, не осталась в долгу.

— П ривез ведьму горбатую, намаешься ещё потом, придурок, попомни мои слова! Куда твои зенки только и глядели? Видать, не выше её подола! Или в Запорожье девок мало?

Костик молча сопел, но зло у него росло против обеих баб, хотя больше ему жалелось Вику.

Однажды, когда мать принесла сразу две поллитровки, вечер начался счастливо. Вика мигом разделала селедку, напевая ”Союз нерушимый … ”, свекровка нажарила ливерной колбасы с остатками картошки, недоеденной с похмелья утром, Костя принёс из ванной массивный графин с замечательно холодной водопроводной днепровской водой, и троица по–хорошему уселась за стол.