Олег Зоин - Вчера

Часа через три действительно четырёхведерный чугунный казан ароматнейшего борща, сваренный на летней плите во дворе Крупок, был готов. Чтобы обеспечить надлежащий огонь в плите, солдаты вытаскали почти всю поленницу сухих дров, приготовленную хозяевами к зиме за счёт вырубки в соседней лесополосе. Из трёх длиннющих сосновых досок, которые Иван Крупка прятал на чердаке «на домовыну», то есть на гроб, если бог призовёт, за вишней соорудили большой стол прямо под окнами хаты.

Противотанковый взвод и ротное начальство тесно обсели место боя с борщом. Каждому досталось по полкурки, а уж борщ можно было хлебать по два, а кто хотел, то и по три котелка. Правда, хозвзвод не подвёз во время хлеба, но зато достал мешок муки. Тётка Мальвина — Параска сообразила и напекла из этой, давно не виданной в хуторе, пшеничной муки ароматных толстых коржей…

Мне тоже повезло. Дядя Андрей одолжил мне свой котелок, я сбегал к Крупкам и тётя Параска налила мне полный котелок борща и завернула в драное полотенце пару ещё тёплых коржей. Дома бабушка разделила борщ в три пол у миска, и мы — деда, бабушка и я — тоже вкусно пообедали…

Двадцатого апреля прибыли в Читу, где нас тотчас перегнали на другой поезд, и — вперёд!. Помню только, что проезжали Петровский Завод и Оловянный Рудник. В этих милых декабристских местах пацаны отодрали в туалете зеркало и загнали на одном из полустанков. Ну именно там, где маялись баре–идеалисты, кои страшно далеки были что от царя, что от народа…

22‑го, в день рождения Ильича, в четыре утра высадили в степи на безымянном разъезде. Часа два нестройно шагали, сонные, по весенней степи, наполненной щебетом птиц и ароматом трав, пока не достигли точки назначения — энской танковой дивизии, навечно врытой в эту каменистую землю.

Значит, так. Служба идет полным ходом. Сейчас я в учебной роте мотострелкового полка танковой дивизии. Так сказать, десантник — «Держись за скобу, не падай!». Хотел податься в шофёры, или хотя бы водителем танка, но выпало пулеметчиком — ДП (Дегтярева пехотный) весит 8,4 кэгэ без магазина, 11,3 кэгэ со снаряженным магазином. Естественно, оружие всегда готово к бою, стоит мне только снять ружжос плеча и сообразить, где враг, куда пулять.

Ещё больше таскает помощник, на нём, как на верблюде, два цинк а , каждый с четырьмя снаряжёнными магазинами. А, между прочим, магазин («тарелка») содержит 47 патронов и весит около 3‑х кило. Так что помощничку ващене сладко, надо тащить под 30 кило боезапаса…

В мае первый раз тряхнуло. Так мы узнали, что такое землетрясения. Во время пилки дров закачался «козёл» и из него выпал недопиленный берёзовый чурбан. Сержант, командовавший дровозаготовками, смачно выматюкался. Стены казарм и постройки военного городка не пострадали ни от землетрясения, ни от мата.

Нина пишет, что скучает, но помогает работа. Замполит полка подполковник с украинской фамилией Ивченко мне, как и водится у хохлов, поблажек не дает. Нас тут в дивизии несколько сот из тех четырех тысяч москвичей, которых сюда запихнули по весеннему призыву. Сержанты–деды из сибиряков готовы нас, столичных задавак, живьем сожрать. У меня получился один пока человек, с которым почти полное взаимопонимание — Володя Врубель, какой–то внук вроде бы настоящего Врубеля, причем сам тоже начинающий художник. Вечно пытается уклониться от муштры и мазнуть в блокноте карандашом зарисовку. Ему будет легче, его уже заметили, и дали чего–то оформлять в Ленинской комнате. Мы же, простые смертные, изучаем оружие, политграмоту и роем сортиры поочерёдно в разных углах плаца. Земля каменистая, проклинаешь всё и всех на свете, — и зодчего, и кормчего, и корифея всех наук и народов, и Никиту Сергеевича с ним за компанию.

Тоскую по Нине, а она пишет так мало, пол листочка торопливым почерком. Скучаю по Москве, по шумной студенческой ватаге. Смиряясь с жизненными неудачами, все ещё надеюсь после демобилизации восстановиться в университете. Но основная боль от призывной травмы прошла. Осталась неудовлетворенность самим собой и растёт желание наладить жизнь по большому счету.

Часто вспоминаю, мелочно перебирая, студенческие годы в Москве, наше с Ниной молниеносное знакомство, чудную зиму в Снегирях. Или как, впервые приехав в Москву ещё бестолковым сопляком, радостно толкался по перрону, пробираясь на привокзальную площадь. Сзади фундаментально высился Курский вокзал, а вокруг бурлила всамделишная Москва. Никто не встречал меня, поскольку припёрся без приглашения, но столицу я полюбил с первого взгляда, хотя и тяжёлой любовью.