Олег Зоин - Вчера

— А ещё служебная овчарка! — Иронизировал потом сосед…

И ещё вспомнилась Петру Прохоровичу какая–то белиберда из детских впечатлений, как раз в столыпинские года, — как мать поставила на стол чугунчикс отварной картошечкой и миску с солёными огурчиками, а есть хотелось так, что в дёснах чесалось, но отец держалиПетьку за ухо, поучая:

— Не лезь вперёд отца, вурдалак, старших и младших пропускай. Гля, вон, Даша картофелиной обожглась, так возьми и помоги ребенку очистить бульбу, а ещё хорошо бы и огурчик нарезать сестричке…

Чистить картошку кому бы там ни было не хотелось, хоть убей. Петька очистил было парочку, но как только присолил, так не выдержал и к своему рту понёс…

— Я тебе что сказал, стервец? — Вызверилисьотец. — Вот гляди, мать, какого ты кулака выродила!..

Кулак! То была самая крепкая ругань отца.

— Идеалист! — подумал теперь про отца Пётр Прохорович. А тогда, более полувека тому назад, парнишке было как–то не по себе. Правда, отец не вернулисьс империалистической, и больше никто Петруху не остепенял.

Пётр Прохорович старательно вытер губы полотенцем и полез спичкой в реденькие, но пока ещё свои зуби.

— В Москве уже «Правду» разносят, а в этом гниднике сидишь по утрам без свежей газети, не знаешь, куда себя девать…

Петлюк включил радиоприемник, но так как ещё не было семи часов и ни по одной станции не передавали последних известий, он начал обшаривать коротковолновый диапазон. Благо, трофейный «Телефункен» шутя гулял с 13-ти метров. С минуту Пётр Прохорович безучастно, ни хрена не понимая, послушал стремительную скороговорку лондонского диктора, не разобрав, кроме покашливания, ни слова, потом настроился на его соседа, западного немца. Вероятно, работала радиостанция Гамбурга. Почему–то именно Гамбург засел в непростой голове Петлюка со времён школьных уроков по географии. Язык недавних врагов Пётр Прохорович в какой–то, очень и очень далёкой от совершенства мере, знал, и, кое–что понимая, кое о чём догадываясь, уразумел, что сентябрь — последний месяц, когда хозяйки имеют возможность украшать семейный стол свежими овощами. Так спешите, чёрт побери, закупить их побольше и пользуйтесь для этого услугами бюро доставки на дом…

Провернув верньер немного вправо, Петлюк наткнулся на невыносимый гул глушилоки, попрыгав вокруг да около гула, подстроился к «Голосу Америки».

«… затем помощник президента подчеркнул, что у русских нет никаких шансов опередить Соединённые Штаты в колонизации Луны. Пропагандистские запуски спутников и единичные запуски человека истощили ресурсы Советов, в то время как американские специалисты смотрят вперёд и концентрируют усилия на высадке человека на Луне, основного события программы «Аполлон». Как ориентировочную дату отправки человека на Луну помощник президента назвал 1968‑й год.

Только американская высокорациональная техника, которая развилась в образцовой стране свободного мира, способна не ради пропаганды, а в целях бескорыстного научного подвига запустить человека в космос…»

— Нора, ты слышала? «Бескорыстный научный подвиг… свободный мир… наука…» Знаем мы ваше бескорыстие и свободу. Только отвернись, нож под ребро мигом сунете! Хотя знаешь, за что я ценю американскую систему? За внимание к человеку. Никто не задаёт глупых вопросов, какими средствами пользоваться, чтобы стать президентом. И я бы у них стал, поверь, человеком!..

— Знаю. Уже слышала не раз, — ответила Нора, — уверена, что уних ты стал бы самое малое шефом ФБР.

— Фу, дура, я же коммунист, большевик, — сыто ухмыльнулся Пётр Прохорович.

— Ты — коммунист? Ты и слова этого не понимал никогда, Берия днепровский…

— Но–но–но-о-о, девка, не заговаривайся! — Цикнул Питер, протирая носовым платком очки. — Что ты о великих людях знаешь? Ну, не удалось Лаврентию, так с кем не бывает? А могло бы и получиться, если б не предательство. Не попал бы я тогда в вонючий аглоцех…

Нора вспомнила свои первые денёчки с Питером. Тогда он однажды поразил её своей безграничной самоуверенностью.

— Я могу всё, чего пожелаю. Все меня боятся. И это хорошо. Но только ты меня не бойся. Ведь ты мне нравишься.

Норе, тогда ещё обыкновенной Нюрке, было страшно, когда она встретилась тогда с его взглядом, с пустыми и жестокими глазами.

— Я тебя боюсь, ты, кажется жестокий человек, — все–таки осмелилась ответить молодая жена.