Array А Чэн - Современная новелла Китая

— Гм, У Верный? Очень знакомое имя, не знаешь, кто это?

Ma Сэнь молча протянул ему газету с отчеркнутой красным карандашом заметкой: «Ввиду преклонного возраста У Верный отказывается служить телохранителем губернатора». Под заметкой шел комментарий: «У Верный, бывший охранник императорской особы, после революции выступавший на борцовской площадке Небесного моста, ныне занялся витьем веревок. Губернатор, щедро его одарив, пригласил в телохранители, но У Верный отказался».

— Помнишь, — сказал Ma Сэнь, — в парке Сунь Ятсена выступал один русский силач? Он готов был заплатить всякому, кто смог бы его побороть.

— А, его звали Ли Справедливый, помню, страшный был силач, никто не мог против него устоять. Он сбрасывал противника с помоста, ломал ему ноги.

— Да, так вот, У Верный — его учитель.

Рубашка на спине Нау взмокла, в голосе зазвучали слезы.

— Теперь я пропал, ведь ему ничего не стоит человека зарезать.

— Раньше надо было думать, — упрекнул его Ma Сэнь, — писал бы себе спокойно романы, так нет, полез в распрю между боксерами и школой Восьми Триграмм.

— О, великий Будда! Откуда я мог знать? Ведь роман не я писал, я только купил рукопись, хотел прославиться!

Тао Чжи стало его жаль:

— Ладно, не отчаивайся, такие люди любят иногда проявлять великодушие, особенно если видят смирение. Сходи к нему, покланяйся, попроси прощения, может, сменит гнев на милость.

— Сходи обязательно, — строго добавил Ma Сэнь, — не то он заявится сюда, и тогда нам несдобровать, он здесь камня на камне не оставит.

Потеряв покой и сон, Нау со страхом ожидал назначенного дня.

Шестого числа, как назло, стояла страшная жара, даже листья на деревьях свернулись, плавился асфальт. Едва волоча ноги, Нау доплелся до нужного переулка и увидел дом опиумокурильни. У входа висел фонарь с белым плафоном, на котором значилось «Обитель Счастья и Долголетия». Войдя внутрь, Нау поднялся по сырой и темной лестнице. По обеим сторонам коридора белели дверные занавески. Нау сунулся в ближний проем и увидел возле двери толстяка, обмахивавшегося веером.

— Будете курить?

— Мне нужен У Верный.

— Второй номер люкс.

Нау отыскал нужную комнату.

— Господин У, можно войти? — робко спросил он.

Молчание, изнутри не донеслось ни звука. Подошла служанка, неся начищенные до блеска приборы для курения. Увидев Нау, она заговорщически подмигнула ему, кивнула на свой поднос. А Нау, согласно кивнув в ответ, быстро прошел в дверь. В маленькой комнате было очень чисто и довольно просторно, стояли только кушетка и стул. Кушетка покрыта летней циновкой, по стенам развешаны каллиграфические свитки. Старик, со спускающейся на грудь бородой, в белых штанах и куртке, лежал, смежив веки, как будто дремал.

— Господин У, — прошептал Нау, — я пришел, как вы велели.

На лице старика не дрогнул ни единый мускул. Помедлив минуту, Нау вышел из комнаты. Как быть?

Увидев подходившую служанку, Нау вытащил юань, сунул ей в карман передника и попросил:

— Пожалуйста, разрешите мне подождать где-нибудь, пока проснется господин У.

Девушка, улыбнувшись, молча подтолкнула его к двери. Нау снова вошел. Подойдя к лежанке У Верного, он решил ждать, пока тот проснется. Здесь запрещалось открывать окна и включать вентилятор, с Нау градом катился пот, он взмок еще по дороге сюда, а теперь и вовсе еле дышал. Он стоял, оцепенев от духоты и страха. Старик и не думал открывать глаза. И тогда он, набравшись храбрости, бухнулся на колени.

— Почтенный, высокочтимый господин У. Я признаю свою вину. Простите меня, пощадите! Ведь я все равно что муха, кормящаяся с поварешки, а вы — человек знаменитый, сильный! Стоит ли вам пачкать руки о такое ничтожество, как я!

Старик вдруг хмыкнул и открыл глаза, приподнялся на лежанке.

— Ну-ну, будет тебе, довольно, вставай!

— Позвольте засвидетельствовать почтение. — Нау отвесил земной поклон.

— Читая твою писанину, я было решил, что ты — боксер.

— Нет, я не боксер, я, можно сказать, ноль без палочки.

В таком случае, прежде чем браться за роман, разузнал бы, что к чему.

— Уважаемый господин У, признаюсь откровенно: я не писал этого романа, я купил его, хотел прославиться, стать известным. Если бы я знал, что так дело обернется!

Искреннее признание рассмешило старика, и у Нау отлегло от сердца: раз смеется — значит, не сердится больше, может, и обойдется.

Старик предложил ему сесть, завел с ним разговор. А когда узнал, кем был его дед, вдруг погрузился в воспоминания: