Array А Чэн - Современная новелла Китая

— А твой муж не рассердится на меня?

— Разве ты что-нибудь плохое делаешь? Эх ты…

Он боялся смотреть в ее черные блестящие глаза.

Ее протяжное «Эх ты…» звучало как музыка, как журчание горного источника и трогало до глубины души.

К осени Однорукий собрал в старые конверты немало редких семян: и какой-то особенно красивой ели, и золотолистой смоковницы, и древесного имбиря. Решил сделать грядку с рассадой, чтобы потом отнести саженцы в лесничество и отдать специалистам для выращивания. Под грядку надо было выжечь место, но Ван этим совершенно не интересовался, поэтому пришлось попросить о помощи Пань Цинцин.

В тот день Ван отправился в горы проверять силки. Однорукий с Пань Цинцин выбрали участок за огородом, не зная, что именно его лесник присмотрел для хлопкового поля, и подожгли траву. Огонь устремился вперед, повалил густой дым, они развеселились как дети, и тут вдруг с пустыми руками вернулся хмурый Ван. Холодно взглянув на них, он вытащил из-за спины тесак, срубил молоденькую сосенку и стал забивать огонь. Однорукий попытался объяснить, для чего они устроили пал, но Ван зарычал, как тигр:

— Поменьше суй свой нос куда не надо! Это место мне для другого нужно. А раз ты такой храбрый и не спросил моего разрешения, вечером напишешь объяснительную записку!

— Кому?

— Кому? Думаешь, если я неграмотный, так не управлюсь с тобой? Помяни мое слово, будешь у меня смирнехоньким, как полагается!

Пань Цинцин от обиды чуть не плакала. Муж грозно прикрикнул на нее:

— Ты почему свиней не кормишь! Ведро и то сожгла!

Женщина не посмела ответить. Однорукий с жалостью смотрел ей вслед, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

В каждом человеке должны жить вера и достоинство. Небольшой излом трудно починить, а большой — тем более. Ван Мутун считал, что Однорукий бросил ему вызов, да и жена стала отбиваться от рук, не так послушна, как раньше.

Однажды Ван отправился в лесничество за провиантом. Обычно он там ночевал, прежде чем пуститься в обратный путь, но в тот день неизвестно какой черт его баламутил, и он чувствовал себя неспокойно. Взвалив на плечи шестьдесят килограммов риса, он решил во чтобы то ни стало вернуться тем же вечером, протопал чуть не сто километров по горным тропинкам и явился уже под ночь, весь взмокший. В домике горел свет, дверь была не заперта. Выходит, жена еще не спит? Странно! Но внутри никого не оказалось. Лесник прислушался: из хижины Однорукого доносились смех и песни. Ван потрогал печку, кастрюли — все холодное. Охваченный яростью, он выскочил из дому, подобрался к окну Однорукого и увидел жену, которая сидела, подперев руками щеки, и увлеченно слушала радиоприемник. У нее на коленях лежал Сяотун, а у Однорукого — Сяоцин, чуть не обнимавшая его. Ван Мутун узнал песню, которую передавали, это была песня народности яо «Сердца влюбленных сладки, как бананы».

— Хорошая песня! Ее всегда пела моя мать… — сказала жена, озорно поблескивая глазами.

— Да, ваше племя умеет и петь, и танцевать! — Однорукий нежно взглянул на женщину.

Вана распирало от злости, но он виду не подал и крикнул только:

— Сяотун, Сяоцин! Вы чем занимаетесь, чертовы куклы? Скоро светать начнет!

Пань Цинцин испуганно схватила детей и выбежала из хижины.

— Ой, чего же ты не заночевал в лесничестве? Смотри, пот с тебя так и льет!

Ван стиснул зубы и ничего не ответил. Он чуть не сказал: «Заночуй я там, ты осталась бы у Однорукого!»

Вернувшись в свой дом, Цинцин поспешно разожгла огонь и принялась готовить еду. Вина подогревать не стала, боясь, что муж напьется и изобьет ее. Но лесник вел себя на редкость сдержанно. Молча вымылся и, даже не притронувшись к еде, завалился спать. Жена, видимо, поняла, в чем муж ее подозревает, несколько раз примирительно коснулась его плеча, но он лежал неподвижно, в любой момент готовый взорваться как пороховая бочка.

Ван Мутун был не только силен, но и достаточно сметлив. Он чувствовал, что его власть в Зеленом логе под угрозой и источник бунта в его собственной жене и детях. Неужели он будет спокойно смотреть, как Однорукий шаг за шагом разрушает его семью? Неужели он, знаменитый лесник, ударник труда, человек опытный, бывалый, спасует перед этим жалким интеллигентишкой, сосланным в деревню, калекой, пустобрехом? Не бывать этому! Он решил восстановить свою власть в доме и, едва настало утро, с каменным выражением лица, округлив глаза, словно барс, гаркнул:

— Сяотун, Сяоцин, встаньте на колени и внимательно слушайте! Если вы или ваша мать еще раз сунетесь в эту чертову хижину, я вырву вам глаза и переломаю ноги!