Array А Чэн - Современная новелла Китая

Я мотнул головой, сказал, что не курю.

— Вечно в разъездах — и не курите? Да вы не стесняйтесь! От вина да от курева разве кто отказывается!

Он совал мне сигарету чуть ли не в рот, но, видно, заметив, как вытянулось у меня при этом лицо, отдернул руку, одну сигарету зажал в зубах, а другую положил обратно в пачку и аккуратно пригладил обертку из фольги. Затем вытащил из кармана штанов старенькую зажигалку с обломанными зубчиками, чиркнул несколько раз и наконец зажег. Ему хотелось выглядеть завзятым курильщиком, но после первой же затяжки он громко закашлялся. После чего, вытерев глаза, продолжал изменившимся голосом:

— Как сюда ни приедешь — вечно морока, полдня проболтаешься, прежде чем поселят. Ну, а на этот раз я и спрашивать не стал. Как вошел — первым делом на стенку поглядел, где номерки висят. Вижу, в сто втором номере один человек. Баба мне разъясняет: номер забронирован, ну а я набрался нахальства — и прямо к вам: уж ребенку-то вы не откажете?!

Я слушал его неумолчную болтовню, чувствовал, как растет во мне раздражение, — и ничего не мог поделать. Однако я обратил внимание: к дымящейся сигарете, которую он продолжал держать между пальцами, он так больше и не притронулся. Значит, курить не умеет, просто хотел пустить пыль в глаза и поддержать разговор с незнакомым человеком.

— Товарищ, прошу вас, с этими гостиницами всегда так трудно… Вы только не откажите…

Как ни отказывался я, как ни отнекивался — он был все так же спокоен, вежлив и напорист. В конце концов этот маленький хитрюга меня разжалобил, точнее говоря доконал, я просто не знал, как от него отвязаться, и прервал его болтовню вопросом:

— А ты надолго?

Услыхав, что я изменил тон, он повеселел — и тут же преподнес мне успокоительную пилюлю:

— Всего на одну ночь — да я больше и не могу! Мы свободны только по субботам, после обеда, так что я пообедал — и сразу на автобус. Нынче проверну основное дело, завтра с утра еще побегаю по другим делам, а там на автобус — и домой…

— Ну так уж и быть, на одну ночь оставайся.

— Вот спасибо вам, большое спасибо! — сказал он обрадованно. И тут же добавил: — Только со мной тут еще один человек… А то я и на станции прикорнул бы или где-нибудь на обочине — стал бы я силы тратить да вам докучать!

— Но свободна только одна кровать…

— Это пустяки, — прервал он меня и продолжал, жестикулируя: — Вы могли бы стеснить себя и перейти на односпальную кровать, а мы с дедом легли бы на двуспальной, только и всего…

Подумать только! Какой-то сопляк, а распоряжается, как большой. И я, не скрывая раздражения, собрался было строго отчитать нахала. Но он, не дав мне и слова вставить, продолжал, посмеиваясь:

— Помогать — так до конца, выручать — так всех! Ведь речь всего об одной ночи… Вы, товарищ, только не расстраивайтесь! Если вам так неудобно, оставайтесь на своей кровати, а я и на стуле отлично высплюсь. Я как-то раз прямо на велосипеде задремал, до того умаялся…

Непонятно, откуда в его годы такой жизненный опыт! Но только я — человек кабинетный и не так уж часто бывающий в поездках — оказался совершенно беспомощным перед его хитростями, просто руки опустились! И все же, отчасти из самолюбия, отчасти из убеждения, что в мои годы, когда уже и проседь появилась на висках, должен же я как-то сохранить свое достоинство перед этим юнцом с его штучками:

— Я, собственно, не против, но только ведь…

— Да разве я что говорю! Что я, собака, что ли, которая хорошего человека от плохого отличить не может, а при случае и святого укусит! Да я, наоборот, думаю: как здорово мне нынче повезло — такого образованного, такого отзывчивого человека встретил… Ну, значит, на том и порешили, и не будем больше об этом… Большое вам спасибо!

Выпалив все это одним духом, он повернулся и убежал.

Трудно передать то неприятное впечатление, какое произвел на меня этот неожиданный визит. И я с невольной досадой задумался обо всем этом поколении, «детях культурной революции», которых все так осуждают, задумался о том, сколько всяких слухов ходит о преступности среди нынешней молодежи и подростков. На душе было так скверно, что я подумал с горечью: уж если не только в городе, но и в деревне — и даже в таком захолустье, как здесь! — появилась подобная молодежь, забывшая о морали, что же нас ожидает в будущем?!

Но тут скрипнула и широко отворилась полуоткрытая дверь, и в номер не спеша вошел уже знакомый мне подросток, поддерживая под руку старика, которому было на вид лет семьдесят.