Array А Чэн - Современная новелла Китая

— Пошли, следуй, пожалуйста, за нами. — На слове «пожалуйста» Чжан сделал ударение. Он хотел поднять с земли нож, но вдруг увидел медвежью шкуру и испуганно отпрянул.

— Это шкура мертвого медведя, — не скрывая иронии, пояснил Ван У.

— Убил медведя? А ружье твое где? — оправившись от испуга, допытывался Чжан Сишэн.

— Так ведь вы их когда еще конфисковали!

— Тут что-то не так! Не мог же ты голыми руками уложить медведя.

— Нож! У меня был охотничий нож! Его вы тоже конфискуете?

— Не болтай чепухи!

— Напрасно кричите! Он правду говорит, — заметил Ван У.

— Ну-ка, ты, мать твою так, слишком много себе позволяешь!

Он надел на Гуцзесе наручники.

Ван У дернул Чжана за рукав и поморщился:

— Зачем это?

— Не лезь, куда не просят, меньшевик несчастный! Не суй нос в чужие дела!

— Эй, сними-ка эту штуку! — зло произнес Гуцзесе, обращаясь к Чжану.

— Какую штуку? Наручники? Сбежать хочешь?

Гуцзесе плюнул с досады.

— Ты не дома — в лесу. Видишь огонь? Загасить надо! Даже этого не понимаешь! — Охотник перешел на крик.

Когда сняли наручники, Гуцзесе пошел к речке, принес воды, загасил костер. Чжан Сишэн ходил за ним по пятам. Он снова надел на охотника наручники, вывел его на дорогу и с видом победителя пропустил вперед. Ван У был мрачнее тучи.

— Эй, хотел сбежать, да не вышло, — злорадствовал Чжан Сишэн.

— Сбежать? — покосился на него охотник. — И не собирался. Просто пошел повидаться с родными.

— Повидаться с родными? Хорошо придумал!

Когда перешли гору и очутились у развилки, Гуцзесе остановился.

— Чего стал? — крикнул Чжан.

— Пойду к своим, попрощаюсь.

— Нельзя!

— А я пойду!

— Нельзя!

— Пусть сходит простится, — вступился Ван У за Гуцзесе.

— Ах ты тип!.. — вскинулся Чжан и грязно выругался. — Поменьше бы играл в гуманизм. Ведь в марксизме ты ни бум-бум. А разглагольствуешь! С каких позиций?

— С каких же? Скажи! — рассердился Ван У.

— Ты и он…

— А что плохого он сделал?

— Дурак ты безмозглый. Классовой борьбы не понимаешь! Ведь этот охотник, можно сказать, живая карта данного пограничного района, знает несколько языков и подозревается в шпионаже. Говоря по правде, все они тут на сторону глядят. Так-то вот! Есть классовая борьба, есть борьба национальная. Нашел бы себе учителя, поклонился, пусть поучил бы тебя годика три… А то придумали «мирное сосуществование»! Ладно, пошли!

— Все это глупости! Смотрите, как бы эта ваша национальная борьба не превратилась в борьбу против наций. А диктатура масс в диктатуру против масс, — парировал Ван У, покраснев от волнения.

— Смелый ты парень. Ну-ка повтори, что сказал! Как раз угодишь в контрреволюционеры! — заорал Чжан Сишэн.

— Я знал, что ты считаешь меня контрреволюционером. Но пойми: такие, как ты, губят национальное единство, вы похлеще гоминьдановцев, которые всячески притесняли нацменьшинства. — Ван У говорил тихо, но очень четко.

— Погоди, мы с тобой еще побеседуем, — вскипел Чжан.

— Разрешите мне сходить домой! — Гуцзесе в ярости сжимал кулаки.

— Иди! — решительно заявил Ван У.

— Не имеешь права! — взревел Чжан Сишэн.

— Как хочешь! Тогда я не сделаю больше и шага. Сам ищи дорогу и выбирайся отсюда.

Чжан Сишэн уставился на Ван У и орал во все горло:

— Ты что, рехнулся! Эх, принял я осла за лошадь! Ладно! Пусть катится! Но если сбежит, я рассчитаюсь с тобой.

— Иди! Попрощайся со своими! — торопил Ван У.

Гуцзесе кивком головы поблагодарил, но с места не двинулся.

— Не пойду с этой пакостью… — Он поднял руки в наручниках. — Не хочу, чтобы близкие видели.

Чжан Сишэн едва не подскочил:

— Сбежать вздумал, да? За границу?

— Ты что несешь? — Гуцзесе вышел из себя. В глазах его горел недобрый огонек.

— Сними наручники! — сказал Ван У.

— Вы, я вижу, спелись! Ладно, с него сниму, а кому-то надену. — Взгляд Чжана не предвещал ничего хорошего, он держался за пистолет.

— Пожалуйста. — Ван У протянул руки.

И Чжан надел на него наручники.

— Теперь успокоился? — презрительно произнес Ван У.

Гуцзесе взял руки Ван У в свои и крепко пожал, молча глядя ему в глаза. На Чжана Сишэна ему было противно смотреть, словно на ворона, пожиравшего падаль.

Навстречу ему выбежал из юрты сынишка.

— Папа!

— Пришел наконец, а мы так волновались! Уж очень долго тебя не было. — Айя ласково и беспокойно на него смотрела.

— О! Гуцзесе. Ты и в самом деле смелый. Один пошел на медведицу. А мне ничего не сказал. Как дела? — расспрашивал дядюшка Божэму.