Рышард Клысь - «Какаду»

Она ошибалась. Месяца через два стало ясно, что ее усилия ничего не дают и больше невозможно сопротивляться его неспешной терпеливости. Все возможные способы были уже исчерпаны, и в один прекрасный день, к ее ужасу, обнаружилось, что у нее уже нет больше сил вести дальнейшую борьбу: он постоянно завоевывал себе новых союзников, в то время как она, совсем затравленная своими близкими, оказалась в одиночестве, и помощи ей ждать было неоткуда. В конце концов она сдалась. «Мы никогда тебе этого не простим, — говорила ей мать в приливе жестокой откровенности. — Никогда. Если брак не состоится, то исключительно по твоей вине…»

Она стала женой Вильяма Хольта. Очень скоро поняла, что зря она поддалась семейному нажиму, но, что должно было случиться, уже случилось, и обратного пути для нее нет. За четыре года она родила ему двоих детей и попала в такую от него зависимость, какую не могла себе прежде и представить. Роли переменились. Теперь преимущество было у него, и не было случая, чтобы он это не подчеркнул. Правда, бывали такие дни, когда она испытывала нечто похожее на радость жизни. Но чаще, измученная скукой и серостью будней, она тосковала по иной, более интересной, лучшей жизни, соответствующей ее собственным представлениям о счастье; тосковала она и по любви, отсутствие которой ощущала все болезненней. Вильям был для нее всего-навсего ловким и хитрым мещанином, да к тому же еще весьма ограниченным, и ей не удавалось найти с ним общий язык. Всякий раз, когда он приближался к ней, она тотчас вспоминала о его увечье, его пятидесяти годах, а также о невыносимой зависимости, в которую она к нему попала и которой не могла ему простить. И вот вдруг, после пяти лет совместной жизни, когда она успела кое-как привыкнуть к нему и преодолеть в себе вспышки отвращения, неожиданно произошло событие, которое могло бы целиком изменить всю ее будущую жизнь.

Но она не была еще в этом полностью уверена. Не была уверена, что все сложится так, как ей это представлялось, хотя многое говорило за то, что на сей раз судьба действительно благоприятствует ей. «Это очень странно, — говорила она себе, — но он мне совершенно безразличен. Если бы он умер, я бы чувствовала то же самое, что и сейчас». И когда она так подумала, в кухню вошел Вильям. Неожиданно и настолько бесшумно, что она не сразу заметила его присутствие. Она все еще стояла у плиты, спиной к двери, и, лишь когда он дотронулся до ее плеча, оглянулась, тихо вскрикнув, но тут же овладела собой, увидев его улыбающееся, игривое лицо.

— Очень испугалась? — спросил он весело.

Она утвердительно кивнула.

— Да. Ты вошел так тихо…

— Извини. Я совсем не хотел этого. Не собирался тебя пугать.

Гертруда не отвечала. Взяв тряпку, она сняла горшок с картошкой и поставила на керамическую подставку.

Вильям, удивленный, спросил:

— Не хочешь поздороваться со мною?

— Почему нет? Могу поздороваться…

— Ты говоришь так, как будто делаешь мне одолжение.

— Сам виноват, — ответила Гертруда. — Это ведь ты вошел в кухню и даже не поздоровался…

— Потому что ты испугалась. Поэтому.

— Нет. Я совсем тебя не боюсь…

— Ну хорошо, хорошо…

— Ты же знаешь, что ты не прав! — бросила она резко.

Вильям нахмурил брови.

— Хотел бы я знать, чего ты злишься?

— Тебе кажется, — сказала она уже спокойнее. — Я не злюсь, а только нервничаю.

— Отчего?

— И ты еще спрашиваешь?

— Случилось что-нибудь плохое?

Гертруда с минуту смотрела на него с изумлением.

— Как? — спросила она. — Ты не видел города?

— Видел, — небрежно бросил он. — Впечатление и в самом деле безотрадное. Я ведь довольно долго бродил среди развалин, пока не попал в центр. Но это ведь еще не повод для паники…

— Посмотрела бы я на тебя этой ночью здесь…

— Я понимаю, ночь была не из приятных.

Гертруда недоуменно пожала плечами.

— Не знаю, — сказала она с расстановкой, — ты настолько глуп или зол, что можешь сейчас шутить…

— А ты предпочла бы видеть меня в слезах?

— Разрушено полгорода, есть убитые, раненые…

— Когда идет война, такие вещи случаются, — спокойно сказал он. — Поэтому надо радоваться, что нас это миновало. Могло ведь быть гораздо хуже…

— И правда, — согласилась она. — Я забыла, что ты не умеешь думать ни о чем другом, только о себе…

— Нет, не только о себе, — возразил он с некоторой обидой. — Ты несправедлива. Я думаю и о тебе, и о детях…

Гертруда покачала головой.

— У тебя в голове на первом месте собственные интересы.