Карлос Сафон - Тень ветра

— Слушайте, мне неприятности ни к чему! Если этот тип отдаст концы, я вас высажу.

— Помалкивайте и езжайте быстрее.

Когда мы добрались до улицы Фернандо, Густаво Барсело, Бернарда и доктор Солдевила уже ждали у дверей. Увидев нас, в крови и грязи, Бернарда в панике запричитала. Доктор нащупал пульс Фермина и заверил нас, что пациент жив. Вчетвером мы сумели втащить его на верхний этаж, в комнату Бернарды, где медсестра, которую привел с собой врач, уже приготовила все, что нужно. Как только больной оказался на кровати, она стала его раздевать, а доктор Солдевила приказал нам выйти и не мешать сестре заниматься делом. Он захлопнул двери у нас перед носом с лаконичным «он выживет».

В коридоре Бернарда безутешно рыдала и кричала, что стоит встретить хорошего мужчину, вмешивается Бог и просто выдергивает его из рук. Дон Густаво Барсело увел ее на кухню и так накачал бедняжку бренди, что она едва держалась на ногах. Когда речь бедной горничной стала совсем неразборчивой, он налил себе и залпом выпил.

— Извините, — начал я. — Я не знал, куда идти…

— He переживай, ты все правильно сделал. Солдевила — лучший травматолог в Барселоне, — ответил он, как будто ни к кому конкретно не обращаясь.

— Спасибо, — пробормотал я.

Барсело вздохнул и налил мне добрую порцию бренди. Я отказался, стакан перешел в руки Бернарды, и в одно мгновение от бренди ничего не осталось.

— Иди-ка прими душ и переоденься в чистое, — сказал Барсело. — Если ты явишься домой в таком виде, перепугаешь отца до смерти.

— Не надо, со мной все в порядке.

— Тогда прекрати дрожать. Давай, иди, в моей ванной есть горячая вода, дорогу ты знаешь. А я пока позвоню твоему отцу и скажу… Не представляю, что я ему скажу. Ладно, что-нибудь придумаю.

Я кивнул.

— Это все еще твой дом, Даниель, — произнес Барсело мне вслед. — Здесь по тебе скучают.

Ванную Густаво Барсело я нашел, а вот выключатель — не смог, и решил мыться в потемках. Сбросив заляпанную грязью и кровью одежду, я залез в роскошную ванну. Через огромное окно с внутреннего двора лился неясный жемчужный полумрак, который едва обрисовывал контуры предметов и узор, выложенный кафельной плиткой на полу и стенах. Вода обжигала и лилась с таким напором, что по сравнению с нашей скромной ванной на улице Санта-Ана здесь я чувствовал себя как в роскошном отеле, хоть и не был в таких никогда. Я замер под горячими струями в клубах пара.

Эхо ударов, падавших на Фермина, все еще отдавалось у меня в ушах. Я не мог забыть ни слов Фумеро, ни лица того полицейского, который меня держал, возможно, для того, чтобы уберечь от побоев. Вода становилась все холоднее, наверное, запас кипятка в водонагревателе гостеприимного хозяина иссяк. Я дождался последних капель и закрыл кран, пар поднимался от моей кожи, как шелковые нити. Через занавеску я вдруг заметил неподвижный силуэт в дверях, невидящие глаза сверкали, как у кошки.

— Выходи, Даниель, не бойся. При всей моей испорченности, видеть тебя я все равно не в состоянии.

— Здравствуй, Клара.

Она протянула в мою сторону чистое полотенце, я взял и завернулся в него с тщательностью школьницы. Даже в темноте, наполненной паром, я видел, как Клара улыбается, догадываясь о том, что я делаю.

— Я не слышал, как ты вошла.

— Я не постучалась. Почему ты моешься в потемках?

— А откуда ты знаешь, что свет не горит?

— Лампочка не жужжит, — сказала она. — Ты исчез и даже не зашел проститься.

«Зайти-то я зашел, — подумал я, — только ты была очень занята». Слова замерли на губах, горечь и обида вдруг показались смешными.

— Да, ты права. Извини.

Я вышел из душа и встал на мохнатый коврик. Капельки воды сияли серебром, свет из окна набрасывал белую вуаль на лицо Клары. Она осталась такой же, как я ее помнил. Четыре года, кажется, прошли для меня почти даром.

— Голос у тебя изменился, — сказала она. — А ты сам тоже изменился, Даниель?

— Я такой же глупец, как раньше, если тебя это интересует.

«Но вдобавок к тому еще и трус», — добавил я про себя. С той же бепомощной улыбкой, от которой даже в полумраке становилось больно, она, как десять лет тому назад, в Атенее, протянула руку, и я сразу все понял. Я поднес ее руку к своему мокрому лицу и почувствовал, как ее пальцы вновь знакомятся со мной, пока губы рисовали в тишине слова:

— Я никогда не хотела причинить тебе боль, Даниель. Прости меня.

Я взял ее руку и поцеловал ее в темноте.

— Это ты меня прости.