Марта Мораццони - Из сборника «Девушка в тюрбане»

Немногим позже он увидел над лесом грозовую тучу, и вот уже первые крупные капли застучали по подоконнику, а вскоре по темным выцветшим камням забарабанил проливной дождь. Он лил до самого заката, мало-помалу утихая.

За доном Луисом никто не пришел.

В другом крыле монастыря Его Величество тоже смотрел, как дождь хлещет по фруктовым деревьям, и яростно растирал руку, где последние часы разыгралась подагра; голову, словно налитую свинцом, тоже пронизывала острая боль, поэтому он отложил встречу с Кисадой и наблюдал за неистовством грозы, в надежде, что недуг отступит. Он ждал, судорожно дыша; неукротимый стук в висках, непонятный озноб приводили его в раздражение. Гроза миновала, но свежий воздух не принес больному облегчения. Трехдневная малярия — все ее типичные признаки были налицо — легко проникла в ослабленный организм и теперь свирепствовала, неистово и неудержимо.

Встревоженный лекарь почти насильно уложил Карла в постель, причем король вырвал у него обещание, что через несколько часов ему будет разрешено встать. Монарху было жаль тратить время на бесполезное лечение. Но, впав в беспамятство, он больше не очнулся.

Так начался долгий месяц агонии.

Монастырь притих, наблюдая угасание суверена, и в каждом боролись два чувства: благоговение перед королем и любопытство к чрезвычайному событию — Карл V умирал, но, поскольку не в его натуре было сдаваться без боя, всем обитателям Юсте довелось стать очевидцами агонии.

Естественно, все думать забыли о немилости, в которую впал министр двора, влиятельность дона Луиса, тщание, с каким он без малого год заботился о короле, были всем известны, так что на него вновь легли все те хлопоты, от которых он был временно избавлен. Теперь он относился к своим походам в Куакос еще более ревностно — провизию нужно было отбирать, как никогда, старательно и обеспечивать ее доставку в том четком ритме, который предписывал лекарь в стремленье сдержать дальнейшее развитие недуга, ведь жестокая лихорадка не отпускала больного. Это были тревожные, полные волнений дни, однако дон Кисада не терял присутствия духа.

Каждое утро он чуть свет отправлялся в путь, и каждое утро цыганка встречала его на опушке леса со стороны монастыря и провожала до полей Куакоса, там, на свежескошенном лугу, она ждала, когда он вернется и они вместе пойдут обратно. Они почти не разговаривали и шли поодаль друг от друга. В эти дни она рассказала, что живет южнее, за лесом, поблизости от реки. Ему и в голову не пришло полюбопытствовать, как она живет и с кем.

Уже несколько дней король то тяжко приходил в сознание, то лежал в забытьи, и, поскольку кончина была близка, в одно из мгновений просветленья Карла спросили, не желает ли он исповедаться и причаститься. Дон Луис, присутствовавший на причастии, проследил, чтобы ни крошки освященной облатки не осталось во рту больного, он стоял, склонясь к королю, когда тот с трудом приоткрыл отяжелевшие от лихорадки веки. Их взгляды на миг скрестились, затем Карл снова впал в беспамятство. Кисада отошел от постели и покинул опочивальню; за дверьми в тревоге ждал дон Гастелу, красный от жары и изнурительных хлопот последних дней.

— Вы тоже полагаете, что часы Его Величества сочтены? — благоговейным шепотом осведомился он. (Чрезмерное подобострастие секретаря раздражало министра двора.)

— Часы сочтены? Откуда нам знать, сеньор, когда настанет срок… Наш удел — ждать.

Цыганка не спрашивала о короле, хотя прекрасно понимала, что пребывание дона Луиса в Юсте подходит к концу; лето было в разгаре, влажные, знойные испарения реки поднимались на равнину Веры, отягощая движения и мысли. Еще немного, и король не выстоит против смерти.

На исходе светлой и тихой ночи Карл V уснул вечным сном.

Суета, последовавшая за кончиной короля, добралась до самых отдаленных уголков монастыря, в опочивальню монарха потянулась беспорядочная процессия; двое монахов, те, что были свидетелями его предсмертных минут, преклонив колени, молились, безучастные к взволнованным перешептываниям. Кисада пришел одним из последних.

Весть о кончине короля тотчас же донеслась до его кельи, но он не двинулся с места, сидел опустошенный, без единой мысли в голове. Глядя сейчас на заострившиеся в мучительной борьбе мертвенно-бледные черты, он ощутил болезненное головокружение: в лице короля не было покоя, на нем лежала печать неукротимой тоски по жизни, словно, отвергая смерть, оно воспринимало еще могучий ток времени. Дон Луис содрогнулся от этой безумной мысли, будто резкое движение пробудило его от сна. В углу лежала папка с мемуарами Карла V. Монахи всё молились, уткнувшись лицом в ладони, когда дон Луис подошел к ложу короля, преклонил колени, поцеловал серебряное распятие, которое Карл V, казалось, цепко сжимал. Потом направился к столу, взял папку и покинул опочивальню.