Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

Купив экземпляр газеты «Солей», в котором была напечатана посвященная ей статья, Киона прочитала ее с большим удовольствием. В ней ведь говорилось про ее частную школу, которую учредила и финансировала знаменитая оперная певица Эрмин Дельбо и в которую принимали девочек-индианок, живущих в резервации Пуэнт-Блё.

В статье также сообщалось, что Киона Шарден, очень образованная девятнадцатилетняя девушка, всячески борется за сохранение культуры индейцев монтанье. Она, в частности, выступала против открытия в Пуэнт-Блё школы-интерната [43] Школа-интернат в Пуэнт-Блё будет открыта в 1956 году и закрыта в 1965 году. . Были приведены и отмечены курсивом ее собственные слова: «Я сама – хотя и недолгое время – училась в подобном заведении. Я знаю, что в той школе-интернате, которую собираются открыть на берегу озера Сен-Жан, будет уютно, а с детьми в ней будут обращаться хорошо. Однако им обрежут их длинные волосы, заставят снять одежды из оленьей кожи, сшитые их матерями, им запретят носить их украшения, их заставят говорить на французском языке, а не на языке их предков. Им, скорее всего, придется обратиться в католическую веру. Всего этого допускать нельзя, потому что это приводит к ассимиляции целого народа, к исчезновению его обычаев и легенд».

Эту статью, несомненно, прочло огромное количество квебекцев благодаря поддержке Бадетты.

Киона с задумчивым видом вернулась за свой стол. Вскоре ученицы уже стали приносить и отдавать ей в руки свои сочинения. Девочки сразу же выходили из класса, стремясь поскорее снова оказаться на свободе, пусть даже в течение учебного дня для них и устраивались длинные перерывы.

– До свидания, мадемуазель! – звонко сказала последняя из них, покидая класс.

– До свидания, Марита.

Оставшись одна, Киона окинула взглядом помещение, в котором она находилась и которое было переоборудовано так, что вполне могло служить своего рода большой гостиной. Она арендовала эту бывшую ферму, расположенную рядом с резервацией Пуэнт-Блё. Ее привлекли близость озера и кленовой рощи, прекрасно дополняющей окружающий пейзаж. Увидев здесь еще и два больших луга и осмотрев помещения, Киона поняла, что это то, что ей нужно. Эрмин и она сама окрестили это место «Гнездышком».

Киона привела сюда своего коня и старого пони Базиля, а также Фокси, поскольку Луи уже не проявлял больше интереса к своему песику.

«Выпью-ка я чашечку чая», – подумала Киона, тоже выходя из класса, но через внутреннюю дверь, которая вела в другие помещения этого здания.

Киона жила теперь в просторной комнате, примыкавшей к классу, с большой чугунной печью, круглым столом и кроватью с несколькими диванными подушками, позволяющими использовать ее и в качестве дивана. Внутренние стены, обшитые широкими еловыми досками светло-желтого цвета, были украшены разноцветными гобеленами, сотканными индианками, живущими в резервации и буквально завалившими Киону подарками в знак их благодарности ей. Эти женщины стали для нее подругами и почти сестрами.

Приближалось лето, и уже становилось жарко. Посмотрев в окно, защищенное москитной сеткой, Киона залюбовалась ярко-зелеными кустами и бледно-розовыми дикорастущими цветами, проникшими в ее сад. Она села за стол, чтобы еще раз прочитать письмо, которое она намеревалась отправить по почте на следующий день. «Тридцатое по счету письмо, которое полетит в Германию, – подумала она. – Одно письмо в месяц, начиная с того момента, как они уехали».

Людвиг отвечал на каждое из писем Кионы, а несколько месяцев назад ей стала писать и Адель. Томас ограничивался лишь тем, что рисовал рисунки. Киона невольно предполагала, что этот маленький мальчик ее уже почти забыл. В августе ему исполнится лишь семь лет, а его сестре – десять. Когда Киона смотрела на фотографии этих двух детей, присланные их отцом в его письмах, она жалела о том, что у нее нет возможности быть свидетельницей того, как они растут.

Тяжело вздохнув, она, почему-то робея, стала перечитывать свое письмо, где сообщалось о ее чувствах и надеждах, а также о том, что она уже устала ждать его возвращения, которое уже два раза откладывалось.

Мой дорогой Людвиг!

Я с удовольствием написала в первой строке своего письма слова «мой дорогой», потому что, хотя они звучат немного забавно и являются уже избитыми, я считаю их нежными и задушевными. Мне ведь очень хочется наконец получить возможность выразить свою нежность, чтобы доказать тебе, как сильно я тебя люблю. Это, конечно же, странно и рискованно, когда любовь расцветает между людьми, находящимися друг от друга на расстоянии в несколько тысяч километров и всего лишь обменивающимися письмами, пусть даже они и не чувствуют при этом, что надолго расстались друг с другом.