Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

— Нет, папа.

— Тебе оно понравилось?

Снова долгое молчание. — Я не понял.

— Чего именно? — спросил Роб.

— Ничего.

— Хочешь, чтоб я объяснил тебе?

— Да.

— Тогда повернись ко мне; мне неинтересно говорить со стеной.

Хатч медленно, будто с усилием, перевернулся на другой бок. Теперь он лежал лицом к отцу и с непонятным выражением глаз, без тени улыбки, но и отнюдь не сонно смотрел на него.

Роб сказал: — Я ничего подобного не ждал. Думал, что это акробатка или какая-нибудь исполнительница гаванских танцев. А она просто решила порадовать мужское общество, потешила на скорую руку.

Хатч кивнул. — А чем, собственно, потешила?

— Ну, показалась в голом виде, дала посмотреть то, к чему люди любят притронуться.

— Ты говоришь о мужчинах?

— О мужчинах и мальчишках. Ты растешь. Скоро и у тебя появится такое желание.

Хатч до этого смотрел отцу прямо в глаза, но тут его передернуло. Он потупился, на шее и на груди у него выступили красные пятна.

Роб прекрасно видел все это и на расстоянии почувствовал жгучий стыд сына, мучительное нежелание примириться с тем, что он перешел из одной комнаты в другую и дверь за ним плотно захлопнулась. Он сам когда-то испытал все то, что сейчас испытывал Хатч; в нем еще свежи были воспоминания двадцатишестилетней давности, собственные страдания. Он понимал, что Хатчу больше всего на свете хочется, чтобы комната погрузилась в темноту, чтобы оба они оказались спящими на своих кроватях. Однако ему с не меньшей силой хотелось вручить сыну дар, которым самого его никто не наделил в детстве, вручить то, что ему удалось насобирать за долгие годы бесплодных метаний, греша и расплачиваясь за грехи, — броню, пусть склепанную из обломков, но, по крайней мере, надежную. Все то, что знал старый Робинсон, но не захотел передать Форресту. Все то, что насобирал Форрест, но передержал. Набравшись духу, он начал: — Совсем скоро, Хатч, тебе это понадобится. То, что она показала, и то, что осталось скрытым.

Хатч лежал на животе, уткнувшись носом в подушку. — Зачем? — спросил он.

— Для душевного равновесия. Так тебе, во всяком случае, будет казаться. Видишь ли, очень скоро ты достигнешь возраста, когда тебя буквально начнет корежить от приступов неутолимого голода — то есть ты будешь считать, что тебя мучит голод. На самом же деле это будет любопытство. Ты вообразишь, что все счастье в том, что она мельком нам показала, для пущего соблазна утыкав поддельными бриллиантами.

Хатч задумался. — Сомневаюсь, — сказал он погодя.

— А ты не сомневайся. Ты мой сын и сын Рейчел. И никуда от этого не уйдешь. Хоть ты сейчас вскочи и беги в чем мать родила, с быстротой лани — все равно, не пройдет и года, как желание настигнет тебя и завладеет тобой. Ты наш с Рейчел сын.

Хатч спросил: — Мы не съездим в Гошен?

— Нет.

— А что, если нам вместо Джеймстауна поехать в горы? Я читал про Покахонтас.

Роб спросил: — А зачем?

— Мне хотелось бы посмотреть на дом, где выросла мама.

— Я могу рассказать тебе все, что тебе нужно знать. Нам там не будут рады.

— Ну так расскажи, — сказал Хатч.

— Что?

— Все, что мне нужно знать. — Он приподнялся на локтях и посмотрел отцу прямо в глаза.

Роб встретил его взгляд, но уже через секунду шагнул к двери и выключил свет. Подошел к своей кровати, сдернул покрывало и лег. Он заговорил, обращаясь к потолку, однако достаточно громко, чтобы перекрыть проникавший в комнату через два открытых окна слабый, но ни на секунду не умолкавший шум прибоя. — Я много об этом думал. И мне кажется, тебе нужно знать то, что я тебе сейчас расскажу. Я искренне так считаю. Пригодится в жизни. Видишь ли, задолго до того, как мне исполнился двадцать один год, жизнь в нашем доме начала казаться мне непереносимой. Я просто не представлял, что делать. Я считал, что мама, очень занятая в ту пору, нисколько мной не интересуется, а Форреста Мейфилда я, конечно, помнить не мог, и вот поскольку я был многого лишен, то решил, что мне необходимо то, о чем мы только что говорили. И я задался целью удовлетворить свою потребность во что бы то ни стало, для чего мне нужна была партнерша. Мне казалось, что счастье зарыто в других, что до него можно докопаться, что источник, который навеки утолит мою жажду, можно открыть. Искать же его надо на ощупь, дотрагиваясь то до одной, то до другой девчонки, моей сверстницы. Это было не так легко и потому укрепляло меня в мысли, что тут и надо искать успокоения, о котором я тебе говорил. Собственно, я до сих пор так думаю, но об этом позже. Ну, так вот, девчонок вокруг, как ты, наверное, заметил, пруд пруди, и многие из них разделяли мои мысли и были готовы попробовать. Это и правда помогает — не верь, если какой-нибудь ханжа станет уверять тебя в обратном — сам Христос никогда никого в этом не уверял, — только действие очень короткое, не дольше, чем от двух таблеток аспирина. Поэтому, когда я добрался до Гошена, помотавшись по стране, у меня уже было за плечами несколько недолгих периодов покоя, но то, ради чего я покинул дом, оставалось по-прежнему недосягаемым. И тут я встретил Рейчел Хатчинс. Пансион, в котором я поселился, принадлежал ее родителям, и у нее, как ни у кого другого, мысли совпадали с моими.