Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Рина стояла в нескольких шагах, но, дождавшись своей очереди, не подошла. — Мы будем ждать тебя, — сказала она издали. И махнула ему крупной рукой, словно зачерпнула воздух.

Грейнджер сказал: — Дай мне знать…

Хатч повторил: — Ну, пожалуйста!

Роб сидел за рулем два часа — они проехали пятьдесят миль, все к северу, — он сознавал, что нужно остановиться, купить Хатчу фруктового сока, дать ему съесть приготовленный Сильви завтрак, но ощущение побега все еще приятно холодило лоб, а пять холодных мундштуков (Мин, Хатч, Ева, Рина, Грейнджер) тянули его каждый в свою сторону. Наконец он тронул Хатча за колено. — Поешь-ка ты, что Сильви тебе дала. Я еще есть не хочу, так что пока останавливаться не буду.

Хатч съел черствоватый бутерброд и снова откинулся назад, наслаждаясь ездой.

В Виргиния-Бич они приехали под вечер и поселились в дешевом чистеньком пансионе, под названием Эбботс-форд; две металлические, крашенные белой краской кровати придавали комнате домашний вид. Энергии, гнавшей Роба из дома, хватило только, чтобы доехать сюда, так что теперь он предложил Хатчу посидеть на веранде или погулять, пока сам он вздремнет. А потом можно будет поискать какой-нибудь рыбный ресторанчик.

Хатч с полчаса брел босиком по влажному песку в направлении северной, покрытой скудной растительностью оконечности пляжа, чувствуя, как в одиночестве постепенно подымается его настроение, — он вообще подозревал, что одиночество — его стихия (надеялся на это и одновременно боялся), хотя до сих пор оставался один лишь во время коротких прогулок неподалеку от дома или запершись у себя в комнате. Чего, однако, он еще не знал в свои четырнадцать лет — и что ему нужно было выяснить в первую очередь и вне всякого сомнения — это сможет ли он жить в мире, том мире, в котором жил до сих пор и который, с согласия взрослых, наблюдал при свете дня, где мужчины и женщины, достигнув расцвета сил, почему-то находили нужным связать себя с кем-то, чтобы затем, одряхлев, до самой смерти плестись, подпирая друг друга, в неснимаемом парном ярме. Сможет ли он выдержать лет шестьдесят такой жизни?

Такие мысли, не выраженные, правда, словами, бродили у него в голове уже лет десять. Он пришел к ним постепенно, присматриваясь к жизни в доме бабушки, строя догадки относительно скрытой жизни отца, а теперь, кроме того, видя перед собой приятелей, которые так же, как и он, вступали в фазу бурного физического возмужания (вызывавшего у них недоумение, и радость, и неведомые до того желания).

Долгие годы, получая заботу и ласку в зависимости от желаний других людей, он в душе надеялся, что лишь только его собственное тело достигнет зрелости (если, конечно, это произойдет, — на реке он видел голые тела отца и старших мальчиков, но кто мог поручиться, что это общий для всех процесс?), его мир подчинится ему и он сам будет принимать решения и следовать им. Как ему заблагорассудится! И вот теперь, когда процесс почти завершился, он попал в зависимость почище той, что знал до сих пор (прежде он зависел от людей — покойной матери, Роба, бабушки, Грейнджера, теперь же от чего-то, скрытого в нем самом, но ему неподвластного).

Он подошел к длинному, совершенно пустому и чистому отрезку пляжа и направил шаги к старому пирсу, делившему пляж на две равные части. Ни души вокруг, до ближайших домов метров двести. Хатч не видел океана вот уже года три и хотя прекрасно мог прожить и без него (останавливались они прежде достаточно далеко от побережья), все же почувствовал к нему нежность, представил, как было бы чудесно прожить тут всю жизнь в одиночестве, без надзора, повинуясь желаниям лишь своего тела, глядя, как рядом по раз и навсегда заведенному порядку задумчиво плещется вода. Позади него, далеко отступив от воды, шла невысокая, поросшая травой дюна. Он пошел туда, решив посидеть немного, пока длится это непривычное чувство умиротворенности, желая проверить, насколько оно логично и прочно (у него никогда не было уверенности в том, что что-то хорошее может повториться).

Минуты шли, а чувство оставалось, и в конце концов он подумал, что хорошо бы отец пришел сюда, нашел его и они вдвоем посидели бы молча рядом. Он ни разу не вспомнил свой сон про возвращение матери.

И вдруг обнаружил, что он не один. Слева, метрах в пятидесяти от него, недалеко от кромки воды, лежали под серым шерстяным одеялом мужчина и женщина. Одеяло скрывало все, кроме их волос и лоснящихся лиц — потому-то он и не заметил их сразу. Они лежали недвижимо, как выкинутое морем бревно или акула. При виде их Хатч пригнулся к земле, съежился и уткнулся подбородком в колени. Сделал он это совсем бесшумно, да и сидел с подветренной стороны от них, но в эту минуту мужчина взглянул в его сторону и словно бы встретился с ним глазами.