Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Хатч спросил: — И дедушка выразил тебе свое неодобрение?

— Вовсе нет. Тогда, во всяком случае, нет. Я не думал даже, что он знает — Рейчел-то не узнала этого никогда. Но потом выяснилось, что он знал и все это время потворствовал нам, в надежде, что, получив успокоение там, я не польщусь на Рейчел. У Рейчел, однако, были другие планы.

— А что думал о ней Грейнджер?

— Он, по-моему, особенно на этот счет не задумывался. Он ждал свою Грейси — она тогда уже бросила его, — занялся мной просто так, из любви к искусству; да я никогда и не позволил бы ему вмешиваться в мои дела.

— Но ведь ты только что сказал, что он все-таки вмешался.

— Когда?

— В тот день, когда я родился. Ты говорил, что Грейнджер велел тебе пойти к Рейчел и сказать ей, что ты исправишься.

— Только тогда, один раз, — сказал Роб. — Он, конечно, помогал мне иногда, как же иначе, ведь его больше всего в жизни радует мысль, что он наш спаситель. Меня-то спасла Делла, сама того не подозревая.

— И дедушка порицал тебя? За то, что ты не рвешь с Деллой, а сам ухаживаешь за Рейчел.

— Нет, не думаю. Он, по-моему, сам махнул рукой на Рейчел, убедился, что помочь ей, несмотря на все старания, не в его силах, и, зная меня к тому времени уже достаточно, решил, что, может, это удастся мне. Нет, твой дедушка только дважды говорил со мной круто — в ту ночь, когда я просил у него руки Рейчел, он сказал, что если я ее обижу, то горе мне. (Он так и не узнал, какое горе я ей причинил, никогда не винил меня за тебя.) И еще в тот день, который ты запомнил в тысяча девятьсот тридцать третьем году. После смерти Рейчел я хотел остаться в Ричмонде., хотел продолжать работать в училище для негров (я к тому времени был уже главным бухгалтером и преподавал математику). Первые несколько недель тебя нянчила моя тетя Хэт, которая специально приехала из Брэйси, приезжали также твоя бабушка Хатчинс и Рина, да и Полли была всегда под рукой и рада помочь, но когда тебе исполнилось шесть месяцев или около того, ты остался на нас с Грейнджером. И уж мы старались! Свет не видел лучшего ребенка, чем ты. Ты плакал только от голода или от сильной боли. Я мог разбудить тебя в любое время ночи — иногда у меня являлась такая потребность — и ты просыпался с улыбкой. Потом, поумнев немного, ты стал серьезный, но маленьким ты был ужасно смешлив. Я умел крякать по-утиному, и ты старался отвечать. Так мы развлекались чуть ли не по часу каждую ночь. А Грейнджер читал тебе свои книги или наигрывал на губной гармошке, а ты танцевал кругами. Ты спал со мной с тех пор, как научился ходить; я подолгу лежал подле тебя и в полумраке наблюдал за тобой. Ты всегда дышал ртом, и дыхание у тебя было свежее, как парное молоко. Я подставлял под него лицо и воображал, что вдыхаю запах твоей матери. Я никогда ни в чем не винил тебя, для меня ты был чист, как стеклышко. Любовь к тебе переполняла мое сердце, и в конце концов крупные слезы начинали катиться у меня по щекам; ради тебя я оставался хорошим — я дал богу клятву, которую Грейнджер приказал мне дать Рейчел. Я старался измениться. Иногда по ночам, когда ты уже крепко спал, я задавал тебе на ухо разные вопросы. Как-то вечером, укладывая тебя спать, я спросил: «Когда я приду ложиться, ты проснешься и сделаешь на горшочек, как хороший мальчик?» — и ты ответил: «Ты спроси меня, и я скажу». И, ложась спать, я стал спрашивать, не надо ли тебе пи-пи, и ты каждый раз отвечал мне во сне «да» или «нет»; и всегда впопад. Тогда я начал задавать тебе и другие вопросы. Сперва всякие пустяки: «Хатч, как тигр рычит?» — и ты начинал рычать во сие. Потом стал спрашивать, любишь ли ты меня? Обычно ты кивал, раз даже улыбнулся, но никогда не сказал «да». А однажды, уже года через два, я спросил: «Хочешь ли ты, чтобы я сдержал свое обещание?» Вряд ли ты знал, что значит слово «обещание», не говоря уж о том, каково было мое обещание (разве что Грейнджер посвятил тебя), но ты ответил на это, не задумываясь: «Да».

Хатч сказал: — Какое обещание? Просто измениться? — Они оставили позади городские огни и шли в полной темноте, ориентируясь по шуму волн и легкому свечению песка под ногами; босые ноги ступали по ракушкам, камням, гниющей рыбе.

— Перестать приносить зло людям, как в прошлом, не касаться женщин (с той целью, с какой я делал это прежде), не пить; я много пил, начал в твоем возрасте.

— Зачем?

— Наркотик своего рода, снимает боль.

Хатч сказал: — Но ты обещал все это, если останемся в живых мы оба — Рейчел и я. Получил-то ты только половину.