Геннадий Прашкевич - Русский хор

Смотрел на Зубова-младшего, явственно представляя, как, шипя, упадут первые гранаты на палубу шнявы «Рак». Победить нельзя. Шнява и три фрегата — ну никак победить нельзя. Но главное сейчас не в этом, главное — избегнуть поражения. Вот что должен понять Зубов-младший. Даже смерть человека с лицом царевича Алексея может утвердить нового человека. Не будет Санкт-Петербурха — не будет нового человека. Снова придут большие бороды, рассядутся по скамьям, зашуршат попы. Так больше нельзя, надоело равенство нищих духом. Мы режем гнилое мясо, боль и крик нам привычны, так должно быть. Есть на свете Зубов-младший или нет его — это ничего не меняет. А вот стоят над рекой дворцы Парадиза — это меняет саму гисторию. Зоон не устоял, слаб, слаб, пусть устоит Зубов-младший. Для чего он нужен, кроме нашего утверждения? Коли порода новых людей уже начала проявляться как глиняное подобие высшего, то далеко ли до истинных марморных статуй — живых, в сиянии?

«О главо, главо, разума лишившись, куда преклонишь?»

Прошелся взглядом по собравшимся в зале. Кто поверит, что без государя будет рожь созревать, яблони цвести, рыбы и раки плодиться? Никто. Вон замерли. Чего каждый из них отдельно ст о ит? Чем проверен? Матроз, не прослуживший хотя бы пять-шесть лет на море, — не матроз, и шкипер, ни разу не управлявший кораблем в бою, — не шкипер.

Зоон, зоон. Мотнул головой как лошадь.

С таким ужасным сходством, как Зубов-младший, нельзя жить на свете, тем более в Парадизе. Увидят на набережных, слухи пойдут. Вон, заговорят, идет наследник трона, опора государя, жив! Не сводил глаз с Зубова-младшего. Не родовит. Опасно похож. Но чему-то научился в Венеции и Пиллау, пусть докажет. Не на куртаге в дыму при свечах, а на горящей шняве перед вражескими фрегатами.

«Волей моей выйдешь в море, Зубов».

Дергалась щека. Близко наклонился к Алексею.

В коллегии стояла мертвая тишина, потому слышали каждое слово.

«Выйдешь на шняве „Рак“ в самых сумерках, чтобы у шведа страху родилось поболее. — Страшно откинул назад голову. — Уставом нас не пронять, пройми отвагой. — Прошелся взглядом по замершим ученикам, снова уставился на Зубова-младшего. — Шнявою „Рак“ заткнешь горло Невы».

А про себя думал, все думал, лихорадочно собирал мысли, щека дергалась, голова клонилась налево. «Смертью казнить». Думал, какой смерти заслуживает Зубов-младший за столь нелепое, столь опасное сходство.

Так решил: исключительно величественной.

А вслух добавил: «Возьмешь шняву „Рак“. Не буду хвалить, не лучшая. Но мы под Азовом и на худших учились. Матрозы на местах, шкипер пойдет под твое начало, Зубов. Чему учился, все теперь покажи».

И спросил: «Сколько сможешь задержать шведа?»

Зубов-младший ответил: «Сколько могу».

Злобно дрогнул усами:

«Надо дольше».

пыщь

Карету на набережной догнал верховой от кригс-комиссара.

Передал пакет под сургучом для шкипера шнявы и смотрел так, что видно было — прощается. Еще точнее, прощается навсегда. Смотрел со скрытым страхом. Чувствовалось, что не раз видел царевича Алексея, теперь смущен, неужто все-таки впал царевич в отцовскую веру, неужто основы прошлого вновь потрясены?

Смеркалось. Горели фонари. На Неве шнява раскачивалась у причальной бочки.

Высокое рангоутное дерево в паутине снастей, в облупленной позолоте клотики. На фоне серой реки шнява показалась Зубову-младшему незнакомой, торжественной, будто с неких пор населена не матрозами и крысами, а дивного свету полна.

И длинный росчерк мачты на низком небе пронзил.

И нежная темно-позеленелая дева на бушприте.

И девиз: «За процветание Пиллау».

В переходе из Пиллау в Петербурх ни Зубов-младший, ни Ипатич нисколько не страдали морской болезнью, так природа расстаралась. Зато Зубов-младший вспомнил про сильную течь, это надо проверить. Еще вспомнил, что шкипера звали Никитский или даже Никишев — грубый, хриплый, в голландской кожаной куртке. С Зубовым-младшим он нисколько не сблизился («кантонист»), но Ипатича терпел, тот не гнушался помогать судовому плотнику. Хоть весь Устав отрепетируй, такой вот опытный шкипер Никишев по первым движениям, по первым взглядам определит ничтожество присланного ему человека или напротив — достоинство. За весь переход до Парадиза ни о чем не спросил Зубова-младшего, к столу не приглашал, это тоже о многом говорило. «Кантонист». Считал шняву достаточным судном, другого все равно нет. Две мачты с прямыми парусами, на носу морская дева без одежд, только с золотой сеткой на голове, совсем позеленела от волн, и голова и груди — все зеленое. Грот-мачта и фок, а третья — ложная, называют трисель, шняв-мачта. Водоизмещение под сто пятьдесят тонн, экипаж — пять десятков матрозов людей, да еще десяток присланы на борт «Рака» за разные происшествия. Судя по лицам, все одинаково достойны смерти.