Михаил Барщевский - Командовать парадом буду я!

Он поднял глаза на Кузьмичева, осознав, что на первых секундах свидания с подзащитным думать о том, кто во что обут, глупо. Тот с интересом смотрел на молодого адвоката и стоял, ожидая приглашения присесть. Охранник уже ушел, и пауза явно затянулась.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич! Садитесь! – Вадим, ругнув себя мысленно за бестактность, тут же допустил еще одну.

– Да я, собственно, уже сижу, – Кузьмичев слегка улыбнулся, – а вот присесть не откажусь.

– Ой, извините! – Вадим совсем стушевался.

– Ничего, ничего! Вы же не следователь. Это на них за подобные оговорки принято обижаться. А вам я доверяю. – Эти слова отозвались удивлением на лице Вадима. Кузьмичев это заметил и объяснил: – Перед тем как к вам доставить, меня шмонали полчаса. А к вашему предшественнику вообще без шмона приводили.

– И что из этого следует? – Вадим и вправду не уловил связи.

– А то, что ему вертухаи доверяют, а вам – нет. Значит, я вам могу доверять!

– Железная логика! – не без иронии отреагировал Вадим. – А если вас специально «разводят»?

– И этот ваш вопрос, то, что вы его задали, – подтверждение моей правоты. – Владимир улыбнулся. – Ну а если серьезно, то, конечно, я просто многое о вас знаю. И от своих людей на воле, и по тюремному досье.

– Какому досье? – не понял Вадим.

– Тюремному! На каждого адвоката, вас ведь не так много, в тюрьме есть досье. Разумеется, неписаное. Вы, конечно, не относитесь к «золотой пятерке» криминалистов, но отзывы о вас очень хорошие.

Вадим решил, что нужный разговор так не склеится. Кто, в конце концов, здесь главный? Если он – то нельзя, чтобы Кузьмичев ему про него рассказывал. Как бы оценки выставлял. С другой стороны, он сам спросил.

– А вы знаете, откуда слово «шмон» пошло? – решил сменить тему Вадим.

– Честно говоря, нет, – легко переключился Кузьмичев при этом взгляд сразу стал мягче, он смотрел на Вадима по-приятельски.

– На идише «шмон» – это «восемь». В Одесской тюрьме, еще до революции, в восемь утра в камерах устраивали обыск. Оттуда и пошло: обыск – это шмон.

– Так я смотрю, вы не только нам революцию устроили, но и наш язык обогатили неприятными словами? – Владимир шутил с таким видом, будто разговор происходил не в стенах Бутырки, а на дружеской вечеринке.

– Ну почему только неприятными? А «халява»?

– Что, это тоже ваше?

– Ну, во-первых, я не согласен с определением «ваше». Хотя это долгий разговор. Отдельный. А что касается слова «халява», то оно тоже заимствовано из идиша. Халява – это молоко.

– Какая связь? – Владимир устроился поудобнее на привинченном к полу стуле. Казалось, он выбирает позу, сидя на старинном кожаном диване со множеством подушечек.

– По законам иудаизма в доме перед субботой не может оставаться никаких молочных продуктов. Верующие иудеи их выставляли в пятницу вечером на пороге своих домов, а жившие по соседству и, кстати, в дружбе с ними белорусы и украинцы, те, что победнее, ходили и собирали. Отсюда и пошло в русский язык – халява.

– Не знал. – Казалось, оба собеседника вообще забыли, где они находятся и по какому поводу встретились. Но это было не так. Просто шло взаимное прощупывание. Поиск психологической совместимости. А тема… Тема значения не имела. – А почему, Вадим Михайлович, вы говорите то «евреи», то «иудеи»? Разве есть разница?

– Разумеется! Иудей – это последователь одной из религий. Иудаизм это и вера, и стиль жизни, и определенная пища…

– Кошерная? – проявил осведомленность Кузьмичев.

– Да. Более того, и что важнее, это проживание только среди единоверцев, браки только между ними. В конце концов, это единая культура, включая язык, систему ценностей, традиции.

– Ну, хорошо! А евреи? – Владимир, казалось, искренне заинтересовался объяснениями Вадима.

– А еврей – это запись в паспорте. Представьте себе, что вдруг из паспорта уберут «пятый пункт». Как вы отличите еврея от нееврея?

– По внешности, – не задумываясь, ответил Кузьмичев.

– Это как это? – Вадим иронически ухмыльнулся. – Эфиопы, таты – горские иудеи, – они исповедуют иудаизм. Одни негры, другие кавказцы. У них одинаковая внешность? А караимы? Они исповедовали иудаизм, но были чуть ли не арийцами. Их даже Гитлер не трогал. А я, кстати, по-вашему, кто?

– Вы только не подумайте, Вадим Михайлович, что я антисемит. Но думаю, вы – еврей. – Кузьмичев сказал это как-то смущенно, извиняясь.

– И в чем это выражается? – Вадим, казалось, занервничал. – Я имею в виду, как вы это определили?