Винсент Килпастор - Десять негритят

Он сказал, что теперь уже хорошо меня знает и смело может доверять.

А ты так и не дочитала эту повесть до конца. До сих пор.

Поэтому если исходить из восторженных возгласов греческого романтика - я настоящий писатель, а если из того, что ты так меня и не дослушала до конца, и моя главная цель так и не была достигнута, - я просто еще один стареющий мудак в потертой шинели. И это, наверное, дар. Вот, скажем, стоило бы тебе исполниться восхищения перед рядами сложенных мною слов - и уже не кому было предупредить меня, что эти слова, как и листья осенью - не имеют никакой цены.

Слова, слова - вот только что пришло сообщение от Манявина по электронной почте. Сколько раз говорил - пиши латинецей,Манявин, у меня тупая вражеская мобила. Теперь я буду страдать от любопытства, потому как смогу прочитать этот набор квадратиков, только добравшись до дома, до компа. Сейчас, на старой мобиле, письмо Манявина скорее напоминает египетскую клинопись. Вот они такие и есть наши слова со стянутой кожей - просто ряды одинаковых квадратных киборгов. Карточные плоские солдаты из страны чудес. Манявин что-то мне шепчет на сленге Пифагора.

Надеюсь, ничего срочного. Хотя Манявин редко пишет по пустякам, у него более правильно расставлены приоритеты. Ладно.Дома прочту, как доберусь.Если, конечно, не забуду к тому времени.

Твои родные тем летом были моложе, гораздо крепче, и сразу решили воспользоваться сложившейся геополитической ситуацией, чтобы, наконец, навести порядок в мятежных колониях.Они забрали тебя с новорожденным сыном в заложники и сразу же развязали холодную войну.

Массированной бомбардировке подверглась собака. Она, видите ли, только и ждала, что бы напитать свои кровожадные животные инстинкты и растерзать невинного младенца. Собаку следовало бы отвести в лес и немедленно пустить в расход. Именно так и поступил бы мой тесть, если бы мы жили в старые добрые времена. Но в наши последние проклятые дни, человеку уже и на то это нужны специальные лицензии от властей. Поэтому - предлагается гуманный компромисс - просто сдать собаку обратно в приют.Добровольно.

Извините, я бы хотел вернуть собаку. Да-да, все прививки сделаны. Да-да, конечно, у меня есть квитанция.

По неофициальной версии считалось будто собаку я завел исключительно для того, чтобы сократить до минимума визиты тещи в наш дом. Якобы, я знал заранее о малообъяснимом тещином ужасе перед так называемым "другом человека". Все заранее рассчитав, я хладнокровно обзавелся собакой-убийцей и навсегда закрыл двери дома перед самым носом у любимой тещи.

Ну что - же, что еще можно ожидать от такого расчётливого негодяя?

А вот теперь речь уже идет даже не о теще, а о маленьком беззащитном внуке и никто не подпустит к нему эту жуткую собаку даже за сто километров.

Понятное дело это было так же и формой наказания для меня - вероотступника и христопродавца, полгода назад резко прекратившего визиты в поместную церковь.

А мне сначала даже нравилось, что церковь проводит служения три раза в неделю. И я не пропускал ни одного из них. Странное дело, стоило не ходить в церковь дня три-четыре, и я сильно ослабевал в вере, которая наполняла меня во время служений. Это походило на бег со свечой в руке под холодным осенним ветром. Вскоре в руках оставалась только холодная свеча с оплавленным воском и память о месте, где ее снова можно зажечь.

Немного позже, я заметил, что это не только моя, неофитская проблема. Люди, которые десятилетиями ходили в церковь испытывали нечто схожее. Они теряли веру в бога в недельный срок.

Выглядело это так - на служение собиралась толпа с холодными глазами. На кафедру выходил пастор и вопрошал, есть ли на свете Бог? Большинство не могло ответить. Но в толпе всегда, к счастью, находилось один-два человека, которые горячо утверждали, что Бог все таки есть. От их огня возгорались близ сидящие и дальше все развивалось по цепочке. К концу служения у всех горели глаза и люди называли друг-друга братьями и сестрами.

Через три дня все возвращались с холодными каменными сердцами и пастор снова, порой с сомнением, задавал им один и тот же вопрос.

Безусловно, более подходящего места для инициации веры, чем маленькая церковь, трудно было бы найти, но кроме пускового толчка, я не получил там ничего. Вдобавок, когда со всего слетела вуаль новизны, старожилы так и не смогли простить мне ту же болезнь, что испытывали сами. Святые принуждали меня каяться в том, что легко и готовно прощали себе.