Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

— В парке не… — Он хотел спросить «не опасно?», но сестра Бонева опередила его и, словно бы задыхаясь, остановила:

— Это не имеет значения…

Парк кончился, и они спустились к Дунаю. Дошли до скал, вокруг них росла густая пожелтевшая трава. Сели рядом, лицом к воде, которая робко касалась берега, ее масса терялась вдалеке, видимая лишь там, где на нее падал свет огоньков баржи. Андрей снял и набросил ей на плечи свой пиджак. Его волнение становилось нестерпимым.

— Сегодня я ходил к родителям мальчугана, — торопливо заговорил он, — необходимо было пойти к ним, понимаете?

Напряжение исчезло, и Андрей почувствовал, что он и сестра Бонева разом успокоились. Ночь снова обозначала лишь то, что являла собой, — белеющие во мраке скалы, однообразный шум воды и грубую песню, которая доносилась из парка. Мальчишки пели хрипло, стараясь, чтобы в их голосах звучала мужественность.

Андрей говорил спокойно и как бы между прочим взял руку сестры Боневой, Возможно, она и не заметила этого. Она смотрела на реку, сжавшись под его пиджаком, но у Андрея было такое чувство, будто она натянута, как струна, и напряженно всматривается вдаль. Она вежливо слушала его, всецело занятая собственными мыслями.

Утром Андрей решил пойти к ним. Адрес он нашел в следственных материалах, подшитых к делу, и около десяти уже входил в один из городских двориков, которые так походят друг на друга.

Старая женщина, еще более крупная, чем тетушка Минка, прибивала к табуретке ножку. Возле ее юбки вертелся огромный черный кот. Андрей представился и вскоре установил, что старушка любит поговорить. Почти сразу же он узнал, что ее муж был убит во время второй мировой воины, что ее дочь и зять сейчас в отпуске и вскоре должны вернуться из булочной.

Он мастерски починил табуретку, похвалил виноград, увивающий навес, и завоевал доверие старушки. Она угостила его виноградом и принесла коробок спичек, так как свои он забыл дома.

Несколько коротких горестных вздохов — и он узнал, что Первого мая мальчуган гонял на своем велосипеде. Но вдруг у него разболелся живот и он даже упал с велосипеда.

В больнице ей сказали, что его нужно оперировать. Всю ночь она просидела на скамье перед операционной, а часам к двум врачи вдруг «забегали». Подходили все новые и новые доктора, потом пожаловал специалист из Софии, и все твердили, что операция прошла благополучно.

— Утром его вынесли всего посиневшего, а он у нас был единственным…

Она стащила с головы черный платок и вытерла слезы. Сейчас она напоминала ему одежды, висящие в шкафу.

Вернулись ее дочь и зять, и все прошли в летнюю кухню. Первое, что поразило Андрея, было радио, гремевшее так, что, разговаривая, приходилось перекрикивать друг друга. Ему было неудобно привернуть регулятор громкости, а никто из них не догадывался сделать это. Передавали народную музыку…

Мать ребенка, непомерно располневшая женщина с острым носом и добродушным округлым лицом, была одета во все черное. Андрей давно заметил, что полные люди, как правило, добры, и это немного успокоило его. Отец мальчика оказался высоким хилым мужчиной с тонкими светлыми усиками и огромными синими глазами. Они глядели с таким невероятным напряжением, что, казалось, вот-вот лопнут, вытекут.

Радио орало во всю мощь. Андрей сел на табуретку, которую только что починил. Они почти не говорили о деле, потому что разговор непрестанно возвращался к малышу. Бабушка заново пересказывала всю историю, припоминала случаи, происходившие с внуком, когда тому было около годика. Ее дочь вспоминала, как купила ему первую игрушку, светло-коричневого медвежонка, и плакала не переставая. Она виновато поглядывала то на Андрея, то на мужа, и слезы продолжали катиться по ее лицу.

— Почему нам не сказали, что его отравили? — вздохнула бабушка. — Мы сначала думали, что из-за операции…

Андрей не мог избавиться от чувства, будто находится где-то, где мучают людей, а он должен все это видеть. Он был подавлен, но в то же время разум подсказывал ему, какое впечатление произвели бы на суд слезы этой женщины по мертвому, — слезы, которые она нервно глотала, сухой взгляд ее мужа и незлобивое жестокое страдание бабушки, потерявшей единственного внука.

Он поднялся и выключил радио, В кухне воцарилась отупляющая тишина, и Андрей только сейчас почувствовал запах жареного лука.

— У вас большое горе, я понимаю, — медленно заговорил Андрей, взвешивая каждое слово и не спуская взгляда с мужа и жены. — Но какой смысл губить жизнь еще одного человека, быть может, невинного?