Стефан Дичев - Современная болгарская повесть

— Даже если вам вынесут самый суровый приговор?

— Да, — просто подтвердила она, и оба одновременно улыбнулись. Она нервно поднялась и задернула красные шторы. Лишенная вечера комната, казалось, стала темнее и меньше.

— Вы просчитались, — медленно, но отчетливо произнесла сестра Бонева, — взявшись за это дело. Вас возненавидит весь город…

— Да ну?!

— Конечно. Какая разница, невиновна я или полувиновна?

— Вы разделяете вину с кем-то…

— Единственное, о ком я жалею, — это о мальчике. В больнице привыкаешь ко многому, но я знала ребенка… Андрей равнодушно выслушал ее фразы, свидетельствовавшие об угрызениях совести, которые ни в коей мере не были такими жгучими, как следовало ожидать. И это ему нравилось в ней. Он отлично понимал, что прежде всего человек должен уметь справиться с самим собой, а уж потом думать о других. Сестра Бонева была естественной. Юлия же не владела собой в полной мере и в аналогичном случае не выдержала бы угрызений совести. И это мысленное сопоставление вызвало в нем глухую боль.

— Чему вы улыбаетесь? — спросила сестра Бонева и быстро прикрыла колени, блестевшие в желтом свете.

И оба смутились, когда он неожиданно встал и пошел к дверям. Она настигла его в коридоре и протянула сигареты. Лишь сейчас он заметил, — что в ее ушах, словно капли воды, сверкали серьги из прозрачного стекла. Пятнышки света играли на ее шее, словно в уши были вдеты маленькие зеркальца.

— Ясно одно. И мне и вам нужно выиграть это дело…

— Да, — совершенно прозаично ответила она и наконец протянула руку. Он подождал, пока в доме стихнут ее шаги, и в его сознании всплыл образ Юлии…

Андрей открыл окно и смотрел, как на виноградные листья падает дождь. От города остался только двор тетушки Минки с безукоризненно вскопанными грядками, с вынутой из подвала огромной бочкой у входа и стуком фишек. Офицер запаса и дядюшка Киро играли в нарды в маленькой гостиной…

Желание высказаться, поговорить с кем-нибудь тяготило Андрея. Последнее время он постоянно испытывал такое чувство, будто у него что-то болит, будто он ходит по замкнутому кругу. Он не мог бесконечно, целыми вечерами перелистывать выпуски «Социалистического права». А если бы напился, то перед его глазами возникла бы Юлия. Бессмысленно было думать о ней. Он пытался убедить себя, что хочет защитить невинного человека, а против него восстает город, жаждущий возмездия. В то же время он понимал — если ребенок отравлен, то должен быть и виновный. Его честолюбие восставало против возмездия, необходимого людям, чтобы верить в добро. Несколько раз, переходя Главную, вымощенную грубой крупной брусчаткой, он слышал за своей спиной насмешки. Сестра Бонева понесет наказание — этого людям достаточно, тогда как ему прощения нет. Он тут «иностранец», никому непонятный ни своим серым костюмом, ни маленькими красивыми бакенбардами, ни странным нежеланием пробовать домашнее вино… Это были люди настолько же плохие, насколько и хорошие… И, возможно, именно это подогревало его честолюбие.

Андрей понимал, что кульминация дела — включение ампулы с пирамидоном. В материалах следствия, представленных в суд Живчиком, этот момент был упущен. Живчик нарисовал сравнительно полную картину фактической обстановки, но его убежденность в том, что сестра Бонева виновна, так довлела над ним, что он даже не дал себе труда подтвердить это показаниями свидетелей. При таком положении дел Андрей видел основную свою задачу в том, чтобы на судебном процессе нейтрализовать свидетелей.

Любопытными были показания санитарки, присутствовавшей на операции и допрошенной Живчиком.

После того как у мальчика начались судороги и всех охватила паника, она первая сообразила проверить, что же ему вводилось. «Я сразу же очень удивилась, потому что у физиологического раствора соленый вкус, а это чем-то отдавало…» Она обратила внимание доктора Цочева на содержимое ампулы, три четверти которого было перелито в кровь ребенка. Одновременно она утверждала (и это было исключительно важно), что сестра Бонева вряд ли могла включить пирамидон в систему, так как в это время стояла, низко нагнувшись, за вспомогательным столиком и, по ее мнению, или что-то искала, или поправляла чулок. Однако на вопрос, видела ли она, кто именно включил ампулу, ответила отрицательно.

Утром, выиграв в суде легкое бракоразводное дело, Андрей долго прождал на крыльце, сбрасывая носком ботинка со ступенек осенние листья, которые ветер подхватывал, закручивая в странном танце. Санитарка подошла бесшумно, с тревогой огляделась и не приняла протянутой Андреем руки. Кинула: